– Не напрашивайся на новую оплеуху, – буркнул
Кураг.
– Я – смертная, – объяснила я.
На лице Падуба отразилось удивление, но вслух его высказал
Ясень:
– Мы думали, это клевета, распространяемая твоими
врагами. Так ты на самом деле смертная?
Я кивнула. Ясень поразился еще больше.
– Значит, ты умрешь, защищая шлюху?
Рис поднялся за моей спиной, и его руки скользнули не только
по моим рукам, но и по рукам Китто. Рис уткнулся подбородком мне в макушку, но
руки гладили спину маленького мужчины.
– Он под нашей защитой, – сказал Рис. Голос был
звонким, чистым и спокойным.
Китто взглянул на него, и я была рада, что в зеркале никто
не мог увидеть шок на лице Китто. Рис на него не смотрел, он по-прежнему
демонстрировал непроницаемое лицо всем, кто был за зеркалом.
Вот теперь царь гоблинов лишился речи надолго. Наверное, мы
все лишились речи.
А, нет, не все.
Крида вспрыгнула на кресло, чтобы обеспечить себе – а может,
нам, – лучший обзор.
– Неужто мы привили тебе вкус к гоблинскому мясцу,
белый рыцарь?
– Китто – сидхе, – не терпящим возражений тоном
объявил Рис. – Так я говорю.
– Да будет так, – сказал Дойл.
В воздухе разнесся звон. Не настоящий звук, не колокол, не
звон струны – а отзвук слов, будто обретших вес и эхом отдавшихся по комнате.
По лицу Курага было видно, что и он это ощутил. Случилось что-то важное. Что-то
судьбоносное. То ли какой-то кусочек пророчества встал на место, то ли,
напротив, полностью переменился – так что в этот миг изменились судьбы всего
мира. Тяжесть такой перемены можно ощутить, но что именно случилось – никогда
не узнаешь, во всяком случае, до тех пор, пока не станет поздно что-либо
предпринять. До того, как мы узнаем, что несли в себе эти несколько коротких
слов, могут пройти недели или даже годы.
В глубине комнаты, где стоял Кураг, послышался иной звук.
Клацанье по полу и как будто шуршание, словно двигалась многоногая гусеница.
Мне звук не был знаком, но Китто вдруг побледнел как смерть и обмяк всем телом.
Если б я его не держала, он свалился бы на пол. Рис вскочил на колени. Его руки
лежали у меня на плечах, и я чувствовала, как сквозь них струится напряжение.
Я хотела спросить, что происходит, но боялась обнаружить
нашу слабость перед Курагом. И тут Кураг сам ответил на мой незаданный вопрос.
– Я тебя еще не звал! – Кураг гневался, но в гневе
различалась усталая нотка. Как будто гнев был скорее формальным. Кураг словно
не надеялся, что гнев чем-то поможет. Я никогда не видела Курага таким...
обреченным.
Из-за рамы прозвучал голос. Высокий и шипящий, так что я
первым делом подумала о змеях, но в нем присутствовал еще и металлический
оттенок, как у Криды, а в родне Криды змеегоблинов не было. Странный голос
произнес:
– Ты жже хотел, шштобы я показаласссь, Кураг? Хотел,
шштобы принцессса увидела, что не всссе мы так похожжи на сссидхе, как Падуб и
Ясссень.
– Да, – сказал Кураг, поворачиваясь к зеркалу.
Лицо его было серьезным и строгим. – Помни, Мерри: не все потомки сидхе
унаследовали их внешность. Прежде чем заключать договор, посмотри, кого ты
возьмешь в свою постель. – Он перевел взгляд на Риса и сказал без всякого
поддразнивания: – И не все полукровки – мужчины.
– Не думай даже, Кураг, – сказал Рис голосом,
лишенным эмоций, но в этом невыразительном голосе было что-то, от чего я пришла
в ужас.
– Она происходит от сидхе, белый рыцарь, и хочет снова
разделить с тобой постель.
Клацающе-шуршащий звук стал громче, что-то подползало к нам
все ближе.
Китто беспомощно заскулил. Я обняла его крепко-крепко, но он
будто ничего не почувствовал – безвольно висел в моих руках, словно полностью
ушел в себя.
– Что там такое? – спросила я.
Рис произнес всего одно короткое слово, но произнес с такой
ненавистью, что оно резало уши. Он назвал имя в тот самый миг, когда что-то
вползло на кресло Курага. Что-то, будто слепленное из обрывков кошмарных снов.
– Сиун.
Китто закричал.
Глава 5
Закричал тонко и жалобно, как крольчонок в лапах у кошки.
Вырвавшись у меня из рук, Китто на четвереньках шмыгнул по постели и упал с
другой ее стороны.
Холод вбежал в комнату с пистолетом в одной руке и мечом в другой,
поискал глазами противника и не нашел.
– Что случилось? Что с Китто такое?
– Мой мышшонок не хочет поприветссствовать сссвою
хозяйку? Разве ты всссе забыл, чему я тебя научила, Китто? – прошипела
тварь из кресла.
Дойл присел рядом с Китто и безуспешно пытался его
успокоить. Я слышала его басовое бормотание в промежутках между криками, но
когда Китто смог произнести хоть что-то членораздельное, это было только
"Нет, нет, нет, нет!". Снова и снова.
Я бы тоже бросилась к Китто, но Рис вцепился мне в плечи.
Один взгляд на его лицо – и я поняла, что в помощи нуждался не только Китто. Я
не знала, чем могу помочь, но осталась на месте, и Рис, стоя на коленях,
прижался к моей спине. Наверное, ему просто нужно было на что-то опереться.
Я отвернулась от гоблинки и подождала, пока мозг освоится с
тем, что увидели глаза. На первый взгляд она казалась огромным, мохнатым черным
пауком. Пауком размером с крупную немецкую овчарку. Но голова у нее сидела на
шее, а не на брюхе, и рот тоже был похож на человеческий: у него имелись губы.
Клыки тоже имелись, правда. Длиннющие черные ноги по бокам пузыревидного тела
были совершенно паучьими, зато пара торчавших спереди рук – не были. Глаза,
казалось, размещались везде, где можно и где нельзя, и все были трехцветными,
три кольца разных оттенков синего. Тварь приподнялась, будто устраиваясь в
кресле поудобнее, и сквозь шерсть проглянули бледные груди. Самка. Я не могла
заставить себя назвать это женщиной.
Даже не думала, что когда-нибудь увижу такого фейри, кто
действительно покажется мне ожившим кошмаром. Я дитя Неблагого Двора, мы и есть
собрание кошмаров. Но Сиун оказалась кошмаром из кошмаров. Будь в ней чуть
больше от человека или, наоборот, чуть больше от паука – и она была бы не так
ужасна. Но она была чем-то средним, и впечатление создавалось просто жуткое.
Из странной формы рта, затерявшегося в черной шерсти между
россыпями глаз, донеслись звуки:
– Риссс, как ссславно, очень ссславно тебя видеть! Я
еще храню у сссебя на полке твой глазсс, в ссстеклянной банке. Навесссти нассс
опять. Мне пригодилссся бы второй.
Я почувствовала дрожь Риса – он дрожал всем телом, как на
невидимом ветру. Его голос был начисто лишен эмоций, просто опустошен – и
звенел от этой пустоты, точно ракушка, выброшенная на берег.
