– Если ты не хотел заключить договор с нами, Кураг,
тебе следовало просто сказать об этом и не тратить ни свои, ни наши время и
силы.
Я погладила руку Риса, все еще сжимавшую мое плечо, но не
думаю, что он почувствовал хоть что-то.
– Холод! – позвал Дойл. – Займись Китто.
Холод убрал меч в ножны, пистолет – в кобуру и пошел к
Китто. В повседневных мелочах Холод мог и поспорить с Дойлом, но в чрезвычайных
ситуациях все стражи повиновались ему беспрекословно. Вековые привычки
забываются с трудом.
Шагнув к нам с Рисом, Дойл спросил:
– Чего ты добиваешься, Кураг?
– Я хочу сссмотреть на красссавчика сссидхе! –
запротестовала Сиун.
– Заткнись, Сиун! – бросил Кураг через плечо,
словно отмахнулся от зануды. К моему удивлению, она и правда заткнулась.
– Я считал, Мерри нужно знать, на что вы ее
толкаете. – По его лицу пробежало что-то вроде обычной его ухмылки. –
Впрочем, Мрак, в постель с Сиун ляжет не она.
– С ней никто не ляжет, – заявил Рис. Дойл положил
руку ему на плечо.
– Не рассчитывайте, что ей снова достанутся Рис или
Китто.
– Сам с ней переспишь? – поинтересовался Кураг.
Дойл ответил ему непроницаемым взглядом:
– Твое предложение, Кураг?
– Я соглашаюсь на месяц союза за каждого гоблина,
которого вы сделаете сидхе, а вы беретесь удовлетворить каждого гоблина с
примесью крови сидхе, который на это решится.
Черные глаза Дойла метнулись к Сиун и снова вернулись к
Курагу.
– Почему ты так сопротивляешься, Кураг? Почему ты не
хочешь вернуть гоблинами магию?
– Я не сопротивляюсь, напротив – я соглашаюсь! Но на
определенных условиях. Я даже дам Мерри ее месяц за каждого гоблина, с кем вы
переспите.
Дойл кивнул в сторону Сиун:
– Требовать, чтобы мы спали со всеми, кому
заблагорассудится, – это оскорбление.
– Разве она была бы такой, если бы кто-то из вашего
народа не изнасиловал ее мать?
– Ее мать не насиловали, – проронил Рис все тем же
жутким бесстрастным голосом.
Кураг пропустил его слова мимо ушей, но Дойл переспросил:
– Что ты сказал, Рис?
– Она хвасталась, что ее мать сама изнасиловала какого-то
сидхе в последнюю войну. – Руки Риса до боли сжали мне плечи. – Не
вешай на нас вину за этот именно кошмар, Кураг. Это гоблины сотворили сами.
По лицу Курага было видно, что он знал правду.
– Ты солгал нам, Кураг, – обвиняюще произнес Дойл.
– Нет, Мрак, я задал вопрос, я не утверждал, что ее
мать изнасиловали.
– Очень уж вольно ты обращаешься с правдой,
Кураг, – сказала я.
Кураг посмотрел на меня и кивнул:
– Наверное, у сидхе научился.
– А это что, не оскорбление?! – воскликнул Рис.
Дойл поднял ладонь.
– Хватит. Мы или соглашаемся на условия гоблинов, или
заканчиваем разговор и остаемся в союзе с ними на следующие два месяца, и
только.
– Я дам вам время подумать, – сказал Кураг. Он
поднял руку, намереваясь прервать связь.
– Нет, – остановил его Дойл. – Нет, если мы
отложим разговор, ты выдумаешь что-нибудь еще. Мы решим сейчас.
Я смотрела на Дойла и не могла разобраться в его чувствах:
ни лицо, ни поза не давали никаких подсказок. Это был Мрак, неприступный Мрак,
левая рука королевы. Кошмар моего детства. Впрочем, я еще ни разу не видела его
на публике таким раздетым. Мрак ее величества всегда был одет от шеи до
кончиков пальцев, в любую погоду. Когда-то закатать рукава для него было все
равно что раздеться догола – а теперь на нем были плавки из трех веревочек, и
все же он оставался все тем же неприступным, непроницаемым, ужасающим Мраком.
– Кто из вас переспит с Сиун? – в лоб спросил
Кураг.
– Я, – ответил Дойл.
– Нет! – тут же сказала я.
– Никто из нас к ней не притронется, – процедил
Рис.
– Нам нужна эта сделка, Рис, – напомнил Дойл.
Рис мотнул головой.
– Я поклялся, что убью Сиун, как только встречу. Я
поклялся на крови.
– На крови? – переспросил Дойл. Рис молча кивнул.
Дойл вздохнул.
– Мы соглашаемся переспать со всеми полукровками-сидхе,
какие у вас есть, Кураг, но Сиун придется сперва ответить на вызов Риса.
– А если она его убьет? – спросил Кураг.
– Клятва Риса будет исполнена. Мы не станем мстить.
– Решено, – сказал Кураг.
– А когда я убью Риссса, – прошипела Сиун, –
я при-мусссь за его подссстилку, за моего сссладкого Китто. Я поеду на нем,
пока он не засссияет подо мной! – Она уставила на Риса десятки глаз,
трехцветных прекрасных глаз, будто принадлежащих кому-то другому: кольца
небесно-голубого, василькового и фиолетового цветов. – Этот для меня не
засссиял... Есссли бы ты засссветилссся подо мной, я бы оссставила тебе глазсс.
– Я сказал это тебе тогда и повторю сейчас. Влезть на
меня ты смогла, но заставить меня получать удовольствие – нет. Ты – дрянная
подстилка.
Она взметнулась с кресла и заполнила собой зеркало – словно
вдруг увеличилась в размерах. Все жуткие конечности – и паучьи ноги, и
человечьи руки, и уродливый рот, – все тянулось к нам. Она царапала стекло
когтями и визжала:
– Я убью, тебя, Риссс, и принцессса не ссспасссет Китто!
Он будет мой, мой и будет сссветитьссся для меня!
Китто крикнул, и мы все повернулись к нему. Бледный, с
огромными синющими глазами, он вытянул вперед правую руку и выкрикнул:
– Не-е-ет!
Рис успел столкнуть меня на пол и упасть следом за долю
секунды до того, как чары прошили воздух над нашими головами. Стекло будто
расплавилось, и Сиун провалилась в него. Голова, рука... Второй рукой она
безуспешно пыталась за что-нибудь удержаться.
Китто выставил вперед обе руки, словно пытаясь ее
отстранить, и закричал опять, на этот раз без слов, тонким от ужаса голосом.
Рис прижал меня к ковру, накрыв своим телом. Я слышала еще
крики, и не только Китто. Потом Дойл произнес несколько растерянно:
– Отпусти принцессу, Рис.
Рис поднялся на колени, оглядел комнату и замер, уставившись
в зеркало. Дойл помог мне встать.
Холод держал Китто на руках, укачивая его, как ребенка. Я
повернулась в сторону, куда глядел Рис.
Сиун больше не проваливалась сквозь зеркало. Половина
длинных черных ног торчала с нашей стороны стекла, половина – осталась на
стороне Курага. Одна рука протянулась к нам, а вторая колотила по стеклу с
обратной его стороны, но никак не могла разбить. Сиун не слишком громко, но
безостановочно сыпала проклятиями. Она пыталась высвободиться, груди мелькали
белым на солнечном свету – но ей не удавалось. Она влипла накрепко. Была бы она
смертной, она бы уже умерла, а так – это даже не особенно повлияло на ее
самочувствие. Она просто была обездвижена.
