Он подал мне руку, и я ее взяла, позволила ему поднять меня
с постели Мэви. Коленки у меня еще подгибались, и только рука Дойла не дала мне
загреметь на пол. Он сгреб меня в охапку, прижав к голой груди. Но мне сейчас
мало что удалось бы, кроме как просто к нему прижаться. Мне хотелось поиграть
серебряным колечком в его соске, но и это казалось слишком утомительным. Я
вдруг почувствовала себя ужасно усталой. Приятно усталой, но все же – усталой.
Он вынес меня в коридор, мимо бело-розовой кипы цветов,
почти заполонившей помещение. Запах цветущей яблони снова закружил мне голову,
и магия вспыхнула на миг – коротким, но сильным толчком, сбившим Дойла с шага.
– Осторожней, принцесса. Не хотелось бы тебя уронить.
– Прости, – пробормотала я. – Я нечаянно...
Я отметила разломанные ступеньки и успела углядеть серый
древесный ствол, прежде чем мы вышли в раздвижную дверь, но последнее, что я запомнила, –
это блеск солнца на голубой воде бассейна. А потом я закрыла глаза, прильнула к
широкой груди Дойла и перестала сопротивляться сну. И заснула так глубоко и
спокойно, как не спала ни разу в жизни.
Спокойно ли спят боги по ночам? Наверное, да.
Глава 8
Мне снился сон. Я стояла на вершине пологого холма и
смотрела на простиравшуюся внизу равнину. Рядом со мной стояла женщина, но я не
видела ее лица. На ней был серый плащ... А может, черный или даже зеленый. Чем
пристальней я в нее вглядывалась, тем гуще становилась окружавшая: ее тень, и
наконец я поняла, что видеть ее мне не положено. Тень от капюшона скрывала ее
лицо. Я не могла определить ее возраст, хотя думала почему-то, что она
немолода. Казалось, что она многое повидала, и далеко не все – радостное и
светлое. Одно я знала наверняка: она была мне не знакома.
В руке у нее был посох, отполированный множеством ладоней,
почерневший от времени. Она взмахнула свободной рукой, указывая на равнину. Там
по траве шагал Дойл, а вокруг него вились гончие. Огромные черные псы с
огненными глазами. Гончие Габриэля. Псы преисподней. Они клубились вокруг Дойла
как дым, как тени. Они льнули к нему, подсовывали головы под руку, чтобы он
гладил их, трепал за уши, похлопывал по спинам, а спины в ширину были больше моего
роста. Дойл весело улыбался, спокойный и счастливый, но тут они исчезли, и
появился Гален. И там, где он шел, вырастали деревья, целые рощи и леса, и в
рощах играли дети, бежали к Галену, тянули его за руку. Он гладил их макушки,
щекотал под подбородками, играл с ними в салочки на цветущих полянах. Один
малыш дотронулся до дерева, и его ладошка засияла золотистым светом. Из рощи
вышел Никка, на его пути распускались цветы. Он присоединился к Галену и детям,
и они стали играть вместе. В совсем другой части равнины, далеко от этой
счастливой картинки, появился Рис. За ним шло огромное войско, и я откуда-то
знала, что воины в его войске – мертвы. Он поднял ко мне голову – оба его глаза
были целы и ни следа шрамов. Я знала, тоже непонятно откуда, что это – не
гламор, что он исцелился. Он нес боевой молот, светившийся собственным светом.
На земле лежали раненые – Рис прикасался к ним рукоятью молота, и они
поднимались здоровыми.
Женщина повернула меня в другую сторону, и я увидела Китто.
Он сиял, как сидхе в полной силе, но рядом с ним и за его спиной стояли
гоблины. Он поднял руку – и ярчайший белый луч, слепящий как молния, вырвался
из его пальцев и пронесся сквозь войско их противников. Гоблины выкрикивали его
имя, как боевой клич или молитву. Они были очень далеко от меня, и все же я
увидела, как скользят к вражескому войску змеи. Ядовитые змеи нападали на
врага, и я знала, что они повинуются Китто. Войско противника дрогнуло и
рассыпалось, бежало в панике, и гоблины бросились в погоню, убивая отставших.
Движение женщины привлекло мое внимание. Она воткнула посох
в самую верхушку холма, и на моих глазах он вырос в огромное раскидистое
дерево, такое старое и дряхлое, что ствол его расселся, а ветви засохли.
Женщина запустила руку в дупло-расщелину и извлекла оттуда чашу, сияющий
серебряный кубок, украшенный драгоценными камнями. Кубок мягко засветился, как
сияет кожа сидхе, когда в нас разгорается магия. Свет становился все ярче, и
вот кубок вспыхнул звездой – мерцающей, горящей звездой прямо в ее руках. Свет
словно изливался из чаши, как льется через край жидкость.
Она протянула мне чашу:
– Отпей.
Ее голос эхом отдался по всей равнине. Мне в голову не
пришло ослушаться. Я взялась за чашу поверх ее рук – они были мягкие и
старчески хрупкие. Она была стара, гораздо старше, чем мне казалось. Мы вместе
поднесли чашу к моим губам; свет в чаше был таким ярким, что затмил мне зрение
на миг, и я не видела ничего, кроме золотого сияния – теплого, прекрасного,
родного сияния.
Я отпила из чаши, и это было все равно что пить чистую силу,
пить свет.
Она отвела чашу, и руки ее под моими пальцами вдруг
переменились. Они стали молодыми, сильными, с тонкими изящными пальцами.
Невесть откуда взявшийся ветер зашуршал листьями. Я взглянула вверх: засохшее
дерево все покрылось летней листвой. Расселина в стволе исчезла, осталось
только маленькое дупло, в которое едва ли прошла бы моя рука. Где-то высоко в
кроне запела птица. Белка сердито зацокала на нас из нижних ветвей.
Женщина сжата мне руки, и я увидела ее лицо. Какой-то миг
это было мое лицо. Но она улыбнулась, и я поняла, что лицо под капюшоном – не
мое, хотя и мое тоже.
Я проснулась в чужой постели, в темноте. Сердце бешено
колотилось, я задыхалась. Ощущение было чудесное, будто я заново родилась, и в
то же время мне было до смерти страшно.
В лунном свете мерцали белые волосы Риса.
– Что с тобой, Мерри?
"Все хорошо", – хотела сказать я, но
почувствовала, что у моего бока что-то лежит, что-то металлическое, гладкое. Я
сдернула простыню. Передо мной, мягко светясь в полутьме, стояла чаша из моего
сна.
Глава 9
Полчаса спустя мы все столпились в кухне, даже Шалфей
объявился. Будь Шалфей покрупнее куклы Барби, он мог бы считаться красавцем –
если немножко желтизны вашему вкусу не помеха. Но черно-желтые махаоновы крылья
Шалфея были красивы даже на мой вкус. Он умел вырастать почти до моего роста –
способность, близкая к способностям оборотней, хоть и не такая впечатляющая.
Зато более редкая. Шалфей был, можно сказать, послом от неблагих фей-крошек и
их королевы Нисевин, с которой я заключила союз. Феи обязались не шпионить для
моего кузена Кела и его подручных и начать шпионить в мою пользу. Они, правда,
работали еще и на мою тетю Андаис, но она вроде бы тоже была на моей стороне.
Временами я в этом сомневалась, но сейчас этот вопрос не слишком меня занимал.
Мне хватало забот и без раздумий о том, кого же Андаис на самом деле хочет
видеть своим преемником.
Посреди выложенного кафелем кухонного стола красовалась
чаша, до ужаса неуместная в идеальной белизне современной кухни. Дойл расстелил
под чашей прихваченную с собой наволочку, но клочок черного шелка положения не
спасал. Под ярким светом потолочных светильников чаша выглядела как раз тем,
чем и была, – древней реликвией, случайно попавшей на модерновый угловой
столик для завтраков, за которым едва могли усесться четыре человека
одновременно. Такой предмет требовал по крайней мере необозримого обеденного
стола из темного полированного дерева, а вокруг – грубо оштукатуренных стен с
развешенными щитами и алебардами. Часы с кошачьей мордочкой на циферблате и
хвостом вместо маятника к чаше никак не подходили, зато подходили к белым
фаянсовым кружкам, разрисованным котятами. Мэви никогда не держала кошек, но
могу поспорить, что дизайнером у нее был кошколюб.
