Гален приготовил чай, кофе и горячий шоколад. Мы нависли
каждый над своей кружкой с соответствующей жидкостью и уставились на мягко
светящуюся чашу. Никто, похоже, не жаждал нарушить молчание. Тиканье часов
только подчеркивало тишину.
– Когда-то это был котел, – сказал Дойл, и я
выплеснула чай себе на халат. Не только я, впрочем. Гален выдал всем
пострадавшим бумажные полотенца. Промокая пятно на сером шелковом халате, Холод
выругался тихо, но с чувством. У нас у всех халаты были шелковые, помеченные
монограммами. Подарки Мэви. Поутру мы уезжали на работу, а возвращаясь,
находили пакеты с подарками.
Без подарков оставался только Шалфей. Отчасти, думаю,
потому, что он – эльф-крошка, а большинство сидхе обращают на них не больше
внимания, чем на насекомых, которыми они прикидываются. Именно поэтому
феи-крошки – такие чудесные шпионы: их попросту не замечают. Другая причина
была в том, что никто не сказал Мэви о способности Шалфея вырастать почти в
рост человека. Может, знай она об этом, она относилась бы к нему повнимательней
– она страдала по плоти фейри как раз достаточно. А может, и нет. Благие
гораздо привередливей нас в выборе любовников из других фейри. Но способность
кое-кого из подданных Нисевин принимать человеческий рост тщательно держалась в
секрете. Насколько я была в курсе, из сидхе об этом знали только те, кто сидел
сейчас за нашим столом.
Шалфей сидел на краю кухонного шкафа, болтая ногами в
воздухе. Крылья медленно раскрывались и закрывались, как часто с ним бывало в
задумчивости. Он осторожно нагнулся красивым личиком к кружке горячего
шоколада, поставленной с ним рядом: боялся окунуть в шоколадную пену желтые
локоны до плеч. Маленькие фейри, кажется, все питают страсть к сладкому. Одет
он был в крошечную юбочку из чего-то вроде бледно-голубого шифона или, может,
паутины – настолько тонкой была ткань. Шалфей много одежды не носил, но то, что
на нем было надето, всегда было соткано тоньше, чем любой шелк.
Мой халат был алого шелка, и мне повезло – я умудрилась
пролить горячий чай скорее на грудь, чем на халат. Ожог был не очень сильный, а
вытереть чай с груди не в пример проще, чем с халата. С шелка пятно от чая фиг
выведешь.
– Как это – котел? – переспросила я.
За Дойла ответил Рис:
– В один прекрасный день вместо котла, черного и
древнего, каким ему и полагалось быть, в святилище оказался сияющий новизной
кубок. – Он ткнул в сторону чаши салфеткой в кофейных пятнах. Рис стоял
голый посреди кухни, потирая обожженную грудь. Всякие глупости вроде халата его
не волновали.
Дойл, одетый только в черные джинсы, сидел справа от меня.
– Король Света и Иллюзий решил, что котел украли. Он
едва не объявил нам войну. – Чай в чашке Дойла оставался
нетронутым. – Но никто котла не воровал. Он просто изменился.
Я отхлебнула чаю из собственной чашки.
– Хочешь сказать, так же, как менялась Черная Карета
Ночной Охоты? Из колесницы – в карету, когда не осталось достойных возничих для
колесниц, а не так давно из кареты – в черный лимузин?
– Да, – подтвердил Дойл, наконец отпивая чай.
Глаза у него словно прикипели к чаше, будто ничто другое внимания не
заслуживало.
– У древней магии есть свой разум, – тихо сказал
Китто из кресла слева от меня. Кружку с горячим шоколадом он держал обеими
руками, как ребенок. Коленки он подогнул к груди, и от его бордовых пижамных
трусиков виднелась только тонкая шелковая полоска.
– Что могут знать о реликвиях гоблины? – с
отзвуком старой вражды хмыкнул Рис.
– У нас есть свои предметы силы, – тихо сказал
Китто.
Рис открыл рот, но Дойл оборвал его:
– Хватит. Сегодня – без свар. Сегодня, когда к нам
вернулось одно из величайших сокровищ сидхе.
На этом все снова заткнулись. Никогда еще не видела, чтобы
мои стражи не нашли, что сказать.
– Я думала, вы обрадуетесь. А вы будто на похоронах
сидите! – Почему испугалась я сама, я знала. Я всю жизнь имела дело с
магией, но еще ни разу мой сон не воплощался наяву. Мне это не понравилось.
Пусть там хоть величайшее сокровище в мире – мне не нравилось, что предмет из
моего сна стал настоящим и перешел в реальный мир.
– Ты все еще не понимаешь, – сказал Дойл. –
Это – котел. Котел, который никогда не пустеет. Котел, который может накормить
тысячи человек сразу. Котел, который может воскресить павшего воина, хоть тот и
восстанет безмолвным. Это реликвия нашего народа, предмет первичной силы.
Когда-то давно он возник у нас, появился из ниоткуда, как и Черная Карета, как
многое другое. А потом он исчез – и мы потеряли возможность кормить наших
последователей и впервые увидели голод.
Он поднялся, повернулся к окну, прижал к стеклу ладони и
склонил лицо – будто хотел слиться в поцелуе с тьмой за окном.
– Мы уже не жили в Ирландии, когда разразился великий
голод, но если б у нас оставался котел, я бы закинул его на спину и поплыл
через океан.
В его голосе впервые на моей памяти различался намек на
ирландский акцент. Сидхе обычно гордятся тем, что говорят без всякого акцента.
Дойла никогда нельзя было отнести по произношению к какой-то этнической группе.
– Ты имеешь в виду Картофельный голод? – спросила
я.
– Да, – почти прорычал он.
Он скорбел о людях, умерших за два столетия до моего
рождения. Но для него боль была такой же острой, словно это случилось неделю
назад. Я уже замечала, что бессмертные хранят чувства – любовь, ненависть,
скорбь – дольше, чем люди. Дольше людской жизни. Для них время будто по-другому
течет, и хоть я сидела бок о бок с ними, хоть жила вместе с ними, но время мы
воспринимали по-разному.
Он заговорил не оборачиваясь, будто не к нам обращался, а к
тьме за окном:
– Что делать богам, если они вдруг обнаруживают, что
больше не в силах ответить на молитвы своих последователей? Если им приходится
видеть, как умирают или страдают от болезней люди, которых они легко исцелили
бы всего неделю назад? Ты слишком юна, Мередит, и даже Гален слишком молод, вы
не сумеете по-настоящему понять, каково это. Вы не виноваты. Не
виноваты. – Последние слова он прошептал прямо в стекло, наконец
уткнувшись в него лбом.
Я встала со стула и подошла к нему. Он дернулся от моего
прикосновения, но отодвинулся от окна, позволив мне обвить его руками за талию
и прижаться покрепче. Он разрешил мне себя обнять, но был по-прежнему напряжен.
Я старалась его успокоить, но он не принимал моего сочувствия.
Я проговорила, прижавшись щекой к теплой гладкой спине:
– Я слышала, что когда-то котел был не один. Что было
как минимум три главных котла. И они изменили форму одновременно, превратившись
в кубки. Мой отец винил в этом истории о Святом Граале из Артуровского цикла.
Всеобщая вера во что-то может влиять на положение вещей. Плоть влияет на дух.
