Под мои абстрактные рассуждения Дойла понемногу отпустило.
Скорбь чуть утихла.
– Да, – сказал он. – Но первый котел
назывался великим, ему было под силу все, что делали другие котлы. Два других
котла могли меньше. Один исцелял и кормил, а другой был полон сокровищами –
золотом и тому подобным. – Тон, которым он произнес последние слова, ясно
показывал, что золото и тому подобное Дойл не считает и вполовину таким же
ценным, как способность исцелить и накормить.
– Были и другие котлы, – напомнил Рис.
Дойл соизволил повернуть голову и взглянуть на него. Я позу
не изменила.
– Не настоящие, – буркнул Дойл.
– Вполне настоящие, только они не были подарком от
богов. Кое-кто из нас мог создавать такие предметы.
– У них не было тех способностей, что у великих
котлов, – возразил Дойл.
– Зато они не испарились, когда боги лишили нас своих
милостей.
Дойл развернулся, и мне пришлось отпустить его. Он метнулся
к Рису:
– Боги не лишали нас своих милостей! Это мы отказались
от возможности говорить с ними. Мы отказались от них, не они – от нас.
Рис примирительно поднял руки.
– Я не хочу об этом спорить, Дойл. Вековая давность не
делает спор интересней. Просто решим, что здесь мы расходимся во мнениях. Все,
что мы знаем наверняка, – это что великие реликвии когда-то начали
пропадать. Предметы, созданные фейри собственноручно, остались при нас.
– До второго ограничительного заклятия, – уточнил
Холод. После дневных событий это была самая длинная фраза, которую я от него
услышала. Я пыталась заговорить с ним при встрече, но он оборвал меня довольно грубо
и с тех пор избегал. Я едва не умерла, а дулся он. Очень на него похоже.
– Да, – как обычно тихо сказал Никка. – После
этого созданные нами амулеты начали ломаться и разрушаться или просто перестали
действовать. Заклятие словно выпило из них силу.
Я вечно забывала, что Никке несколько столетий от роду, пока
он не говорил что-нибудь вроде этого.
– Не уверен, что все согласились бы на второе
ограничительное заклятие, если б знали, что случится с нашими жезлами и
посохами. – Никка качнул головой, каштановые волосы блеснули на
свету. – Я бы не согласился.
– Многие не согласились бы, – подтвердил Дойл.
– Если так, – поинтересовалась я, – то как же
вы все согласились на заклятие, создавшее Безымянное? Оно ведь было третьим, и
вы знали, чего ожидать. Вы знали, как много вы потеряете.
– Думаешь, выбор был большой? – хмыкнул
Рис. – Или отказ от еще одной части силы, или изгнание в никуда.
– Мы могли бы остаться в Европе, – заметил Холод.
– Но как? – возразил Дойл. – Уйти из полых
холмов, понакупать домов и жить среди людей? Скрещиваться с людьми... – Он
взглянул на меня и добавил: – Я не хотел нанести оскорбление принцессе, но
небольшая примесь другой крови – это одно дело, а вынужденные браки с людьми –
совсем другое. Оставшимся в Европе пришлось дать письменное обязательство
отказаться от своих обычаев. – Дойл широко развел руки. – Без обычаев
и веры народ не существует.
– Потому от нас этого и потребовали, – сказал
Рис. – Способ уничтожить нас и избежать обвинений в геноциде.
– У людей силенок не хватило бы нас всех
перебить, – заявил Холод.
– Верно, – согласился Рис. – Но им хватило
сил усадить нас за стол переговоров и заставить подписать договор, который
большинство фейри всех видов сочли несправедливым.
– Факты я и раньше знала, – сказала я. – Но я
впервые слышу, чтобы вы так эмоционально говорили об изгнании.
– Мы покинули Европу, чтобы спасти хоть часть волшебной
страны, – сказал Дойл. – И вот на столе стоит этот кубок, и все
начнется опять.
– Что начнется? – не поняла я.
– Богиня принесет нам свои дары, и Консорт принесет нам
свои дары, а потом в один прекрасный день они исчезнут. Как нам верить, что
данный нам дар не покинет нас в час нужды? – На темном лице боролись боль,
гнев, отчаяние и надежда.
– Похоже, ты сам себе выдумываешь заботы, –
сказала я. – Думаю, нам надо выяснить, обладает ли кубок теми же
способностями, что и раньше, прежде чем волноваться, что будет, когда он снова
исчезнет.
Рис покачал головой:
– Чаша по заказу не работает. Она кормила нас, когда
это было необходимо. Она исцеляла тех, кто в исцелении нуждался. Священные
реликвии – не предмет развлечения. Они выполняют свою роль, только когда в них
есть нужда.
– Это предмет веры, – добавил Никка. – Нужно
верить, что чаша поможет нам, когда это будет необходимо. – Голос его
звучал довольно уныло.
– Вера! – произнес Рис голосом, настолько
перенасыщенным эмоциями, что он звучал много ниже нормального. Слишком много в
нем было не сказанного вслух. – Веру я бросил много лет назад, Никка. Не
уверен, что смогу снова ее обрести.
– Наверное, все мы считали себя истинными
богами, – сказал Дойл, – равными любым другим. Первое заклятие
показало нам, как мы ошибались. – Он шагнул к столу и, казалось, готов был
взять чашу в руки, но не взял. – Тогда мы поняли, что играть бога и быть богом
– вещи разные.
Он качнул головой:
– Не тот урок, который я хотел бы получить дважды.
– Как и я, – откликнулся Рис.
– Я никогда не был сильнее, чем сейчас, – сказал
Холод. – Для меня урок был другим. – По тону было не похоже, чтобы
его урок понравился ему больше, чем остальным.
Мой отец позаботился, чтобы я узнала все факты нашей
истории, но он никогда не сожалел вслух, никогда не выказывал той боли, какую я
видела сейчас. Умом я понимала, что сидхе очень много потеряли, но
прочувствовать, осознать – все же не могла. Может, я и сейчас не осознавала
масштаб потерь, но я пыталась. Да поможет мне Богиня, я на самом деле пыталась.
– Разве не дети Дану потребовали, чтобы гоблины не были
богами для людей? – спросил Китто. – Не это ли было вашим условием
при первом нашем мирном договоре? Чем это отличается от того, что потребовали
люди от всех нас?
Рис повернулся к гоблину:
– Как ты смеешь сравнивать... – Он умолк посреди
фразы и качнул головой. Потом потер рукой лицо, как от усталости. – Китто
прав, – сказал он.
На всех лицах отразилось изумление, даже на лице Дойла.
– Ты только что согласился с Китто? – выразил
общее удивление Никка.
Рис кивнул:
– Он прав. Когда мы впервые пришли на земли гоблинов,
мы были так же надменны и так же нацелены сломить их власть, как люди в
последнюю войну – по отношению к нам.
– Не уверена, что со стороны людей присутствовала
надменность, – поправила я. – Скорее страх, что следующая война с
нами опустошит Европу.
