– Да, – подтвердила я.
– Я не дал своего согласия, – заявил Холод.
– Я буду с тобой, – сказал Рис.
– И я, – мурлыкнула я, просовывая руку под локоть
Холоду поверх шелка и мощи его мышц.
– Холод... – позвал Дойл.
Двое мужчин встретились взглядами, и между ними что-то
пробежало – утешение, тайное знание... Что бы это ни было, черты Дойла от него
смягчились, стали более... человечными. Холод кивнул.
– Что, если новая магия опять нанесет вред Мередит?
– Рис проследит, чтобы этого не случилось.
Холод открыл было рот, словно хотел возразить, но передумал
и только кивнул.
– Как повелит мой капитан.
Стражи порой словно забывали, что Дойл – капитан Воронов
королевы, но потом припоминали снова. И тогда использовали полузабытый титул.
Уважение никуда не исчезало, как и страх, но титул употреблялся лишь по случаю.
– Отлично, – подытожил Дойл. – Если с этим
покончено, обсудим прочее. Как только обе королевы узнают о возвращении чаши,
слух дойдет и до Тараниса. Что мы станем делать, если он потребует чашу себе?
Я обвела всех взглядом, пытаясь вычислить, кто что думает, и
в большинстве случаев не вычислила ничего.
– Но вы же не думаете всерьез, что мы можем ее не
отдать? Начнется свара, если не настоящая война.
– Мы не можем отдать чашу, – повторил
Никка. – Таранис ее уже недостоин.
– Что ты имеешь в виду, Никка? – спросил Дойл.
– Он не... – Никка никак не мог подобрать слова.
Наконец он развел руками и сказал: – Таранис недостоин ею владеть. Если бы был
достоин, она появилась бы у него, но она выбрала Мерри.
Дойл вздохнул достаточно громко, чтобы я это услышала чуть
не через всю кухню.
– Вот вам еще одна проблема. Если Таранис боится, что
королевская власть уплывает из его рук из-за бесплодия, то переход чаши к
другой высокородной сидхе, в особенности наполовину неблагой по крови, только
подкрепит его опасения.
– Он должен бояться. – Рис встал рядом со мной, с
другой стороны от надежной фигуры Холода. – Даря божественные силы Мэви и
Холоду, Мерри могла действовать всего лишь как сосуд, как вместилище Богини,
как это и предположил Дойл. – Рис обнял меня за талию и притянул к себе.
Наши с Холодом руки были переплетены, так что ладонь Риса уткнулась в бок
Холода. Я почувствовала, как Холод напрягся, но Рис вроде бы ничего не заметил,
он смотрел на других. – Но то, что чаша выбрала Мерри, не может
объясняться только ее подходящим полом. Котел когда-то принадлежал мужчинам, а
не женщинам. Быть может, Мерри – просто единственная из знати сидхе, достойная
быть хранителем чаши?
– Не думаю, что дело в этом, – возразила я.
– Почему же? – спросил Холод.
Я подняла голову и заглянула ему в глаза.
– Потому что я смертная. Я, по кое-чьим меркам, даже на
обычную сидхе не тяну.
– По чьим это меркам? – проворчал Холод. – По
меркам свергнутых богов, которые только и делают, что вздыхают о былой славе?
– Благой Двор и правда смахивает на клуб престарелых
одноклассников, – ухмыльнулся Рис. – Только и делают, что болтают о
былых денечках, когда они были моложе, лучше, сильнее... Ностальгия, не больше.
Я скроила ему сердитую гримасу и повернулась к Холоду.
– Ладно, пусть так. Я не подхожу по меркам народа,
который уже один раз потерял чашу. Но будь я хоть чистейшей крови, Таранис все
равно не смирится с тем, что чаша у нас, даже ценой войны.
– Она права, – поддержал меня Рис. – Благие
решат, что, вернув себе чашу, вернут и потерянные силы.
– По этой логике, – сказал Дойл, – если чаша
будет у нас, силы вернутся к нам.
– Не думаю, – возразил Холод. – Ко мне не
вернулись мои силы. Я обрел способности сидхе, которого когда-то звал своим
повелителем. И не чаша мне их дала, а Мерри.
Рис обнял меня покрепче.
– Наша королева будет довольна, но Таранис придет в
ярость.
– А если он предположит, что Мерри может сделать для
него то же, что она сделала для Холода? – спросил Дойл.
Лицо Риса отразило полную панику, прежде чем он успел скрыть
ее за привычной ухмылкой.
– Даже не знаю, что опасней: решит ли он использовать
Мерри для поддержания своих гаснущих сил или сочтет, что с такими способностями
она будет слишком сильной королевой.
– Соперницей, хочешь сказать? – уточнил Дойл.
Рис качнул головой.
– Нет, не соперницей. Даже если Мерри всех нас снабдит
божественной силой, в схватке один на один ей это не поможет. Право вызова есть
у всех благородных сидхе, а король по многим нашим законам расценивается
наравне с другими дворянами. – Он посмотрел мне в глаза. – Я помню,
что две твои руки власти – штука неприятная, но я видел, как дерется Таранис.
Он поцеловал меня в лоб и шепнул:
– Тебе не победить.
– В последний раз Таранис дрался на дуэли еще до
заклятия Безымянного, – напомнил Дойл. – Кто знает, что он утратил и
что сохранил?
Рис сердито глянул на Дойла.
– Она погибнет!
– Я не подталкиваю принцессу бросить вызов Королю Света
и Иллюзий, Рис. Но я не намерен переоценивать его силы. Мы все многое утратили
с последним заклятием. Просто кое-кому удается скрывать потери лучше, чем
остальным.
– Может, ты прав, – сказал Рис, прижимая меня так
крепко, словно боялся, что Дойл потащит меня на дуэль прямо сейчас, –
может, я переоцениваю Тараниса с его двором. Но может, это ты их
недооцениваешь.
– Не приписывай мне то, чего я не говорил. Благие
опасны и очень сильны. Их двор сохранил больше магии, чем наш. В их большом
зале еще растет великое древо, и оно покрыто листвой, хотя листва теперь цвета
осени. Их сила осталась с ними. – Дойл покачал головой и сел за стол,
положив подбородок на скрещенные руки, так что лицо оказалось вровень с
чашей. – Мы не готовы заставить Тараниса заплатить за его преступления.
Мэви не сможет свидетельствовать против него, потому что она – изгнанница;
слово изгнанника не считается уликой против жителя волшебной страны.
Свидетельство Букки-Ду о том, что Таранис участвовал в освобождении
Безымянного, слишком легко повернуть против самого Букки.
– Как это? – не понял Никка.
– Ты же видел, во что превратился Букка. А ведь он был
великим лордом – вождем корнийских сидхе, когда нас было еще так много, что мы
разделялись на племена. Сейчас же он похож на уродливого карлика. Благие не
поверят, что он тот, кем себя объявляет, а даже если поверят – против него
обратят его собственные слова. Если он объявит о вине Тараниса, он признает и
свою вину. Таранис может отрицать свое участие и велеть казнить Букку за то, в
чем он признался. Преступник наказан, правосудие торжествует, а единственный
свидетель участия Тараниса мертв. Тонкая работа.
