Плечи Галена слегка ссутулились.
– Он не посмеет.
– Он освободил Безымянное, чтобы убить
одну-единственную женщину – из страха, что та разболтает его секрет. Таранис
посмеет что угодно.
– Я не думаю... – начал Гален.
– Да, – прервал его Дойл. – Да, ты не
думаешь. Гален отступил на пару шагов.
– Ладно, я – дурак, я ни бельмеса не смыслю в дворцовых
интригах и не понимаю такого коварства. Стратег из меня никакой, и все же я
боюсь отпускать Мерри к Благому Двору.
– Мы все боимся, – сказал Дойл, сжимая его плечо.
Они обменялись взглядами, и разногласия были забыты.
Интересно, случалось ли Галену когда-нибудь пререкаться с Дойлом, или это
впервые? Надо сказать, что он и сейчас спорил довольно осторожно, но даже
такого слабого неповиновения я раньше не замечала. Он не был лидером по натуре.
Просто не хотел быть лидером. Но из страха за мою жизнь он решился
противостоять Дойлу.
Я подошла и обняла Галена за талию. Он погладил мне руки,
сдвинув вверх шелк халата. Сам он был только в слаксах, тех же, что и днем, так
что я свободно прикасалась к его теплому животу.
– Я не могу обещать, что все закончится хорошо, Гален,
но мы прихватим с собой столько бойцов и политических тяжеловесов, чтобы даже
Таранис засомневался.
– А, вот это мне тоже не нравится, – проворчал
Гален. – Нельзя было тебе соглашаться спать со всеми
полукровками-гоблинами.
Я подалась назад, но он поймал мои руки и удержал их у себя
на животе.
– Не кипятись, Мерри, не надо.
– Я не кипячусь, только спорить на эту тему больше не
буду. Серьезно, не буду. У нас есть план, лучший из всех, что мы смогли
придумать, и дело с концом. – Я вырвалась из его рук и повернулась к
Дойлу: – Чаша делает все сложнее, но мало что меняет.
Дойл коротко кивнул:
– Совершенно верно.
– Что, если Мерри заявит, что чашу ей дала сама
Богиня? – спросил Никка, становясь на колени у стола, чтобы рассмотреть
чашу поближе.
– Не думаю, что божественное вмешательство сочтут
достаточной причиной, чтобы оставить ей чашу, – сказал Рис.
– Но это же наш обычай, – возразил Никка. –
Пусть все истории перепутались и исказились, но принцип "Кто вытащит сей
меч из камня, тот и есть истинный король" действует по-прежнему. Ард-Ри
[1]
в Ирландии выбирали благодаря камню, кричавшему
человеческим голосом, когда к нему прикасался настоящий король.
– Да, и есть такие, кто считает, что закат Ирландии
начался, когда короля перестали выбирать по воле камня, – подтвердил
Дойл. – Ирландцы предали свое наследие, древнюю магию, и род истинных
королей прервался.
Я удивленно на него глянула:
– Не знала, что ты сочувствовал фениям
[2]
.
– Не надо быть фением, чтобы понимать, что англичане
старались уничтожить ирландцев всеми средствами – политическими, культурными,
даже сельскохозяйственными. С шотландцами тоже обходились дурно, но ирландцы
для англичан всегда оставались излюбленными мальчиками для битья.
– Если б ирландцы поменьше дрались между собой, они бы
не так часто проигрывали англичанам, – бросил Рис.
Дойл сердито на него глянул.
– Но, Дойл, они до сих пор убивают друг друга из-за
того, креститься ли, когда преклоняешь колени перед христианским Богом. Ни
шотландцы, ни валлийцы не дошли до того, чтобы убивать друг друга не то что
из-за того, какому богу нести свои молитвы, но из-за того, как молиться одному
и тому же богу. Согласись, совершенно дурацкая причина.
Дойл медленно выдохнул и проговорил:
– Ирландцы всегда были упрямы.
– Упрямы и склонны к меланхолии, – добавил
Рис. – Рядом с ними даже валлийцы весельчаками покажутся.
Дойл наконец улыбнулся:
– Ага.
– Так может ли Мерри претендовать на право владеть
чашей потому, что чаша ее выбрала? – вернулся к теме Гален. – Я не
так стар, чтобы помнить, как короля выбирал орущий камень, и не уверен, даст ли
это нам что-нибудь.
– Должно дать, – предположил Дойл, – но не
скажу, чтобы благие так уж уважали старые обычаи. Древние реликвии покинули нас
так давно, что многие забыли, как мы получили их впервые.
– Забыли, потому что хотели забыть, – сказал
Никка.
– Пожалуй, но если мы объявим, что Мередит будет
владеть сосудом, потому что получила его из рук самой Богини, от нас потребуют
определенных доказательств.
– А как мне доказать, что кубок мне вручила Богиня? –
оторопела я.
Дойл жестом указал на стол.
– Сам факт, что кубок у нас, является тому
свидетельством.
– Мы доказываем, что чашу дала мне Богиня, уже тем, что
чаша находится у меня? – переспросила я.
– Да.
– А разве это не порочная логика?
– Увы.
– Вряд ли кто-то на это купится.
– Слушаю ваши предложения, – буркнул Дойл. Дойл
был непревзойденным стратегом, и такие его заявочки каждый раз заставляли меня
дергаться. Если уж он не зная, что нам следует делать, ничего хорошего это не
предвещало.
– К чему бы мы ни пришли, чаша должна остаться у
Мерри, – сказал Никка, – а значит, наша королева тоже не должна ею
завладеть.
– Черт! – охнул Рис. – Я и не подумал.
Я взглянула на Дойла.
– Ты говорил о шпионах, но на самом деле не только
из-за них не хотел, чтобы королева узнала о чаше, да?
Дойл вздохнул.
– Скажем так: я не берусь предсказать, как она
поступит, когда узнает. Возвращения чаши никто не мог ожидать, и способ, каким
ты ее получила, тоже необычен. – Он пожал плечами. – Я не знаю, что
сделает королева, и мне это не нравится. Неведение – опасно.
– Я – всего лишь ее наследница, да и то в случае, если
забеременею раньше, чем Кел осчастливит кого-то еще. Она по-прежнему моя
королева, и если она потребует чашу, мне придется ее отдать, так?
Дойл задумался на миг и кивнул.
– Да, думаю, так.
– Чаша должна храниться у Мерри! – повторил Никка.
