Я подняла голову и заглянула Рису в глаза, не забыв при этом
игриво проехаться волосами по его груди.
– Может, Никка с нами останется?
– Я так и ждал этого вопроса, – ухмыльнулся Рис,
но ухмылка тут же уступила место напряженному, чисто мужскому взгляду.
Я провела рукой по животу Риса, добралась до соска и
принялась рисовать вокруг него кружочки, пока сосок не встал торчком, а Рис не задышал
заметно чаще. Страж перехватил мою руку.
– Прекрати, или я соображать перестану.
– Это мысль, – улыбнулась я, сознавая, что улыбка
получается довольно настырной.
– Меня, как вижу, остаться не приглашают, –
заметил Шалфей, приземляясь на упругую рельефную плоскость живота Риса.
– Почему же, оставайся, – сказала я, – но не
в постели и не со мной.
Шалфей топнул ногой по животу стража.
– Нечестно, нечестно, что от моего гламора вы испытаете
столь дивные ощущения, а мне в плодах моего труда отказано! Остальные-то от
этого дара вкусят!
– Это ты потребовал двоих стражей, Шалфей. Ты прекрасно
знаешь, как действует на меня и на других твой гламор.
Он скрестил руки на груди:
– Да-да, конечно, опять моя вина!
Обида на личике эльфа вдруг сменилась довольной и похотливой
улыбочкой.
– Давай поспорим?
Я приподняла голову и резко ею мотнула:
– Нет!
– О чем поспорим? – спросил Рис.
– Не ввязывайся, – предупредила я.
Страж внимательно на меня посмотрел:
– А что такого?
– Ты не знаешь, что такое его гламор. А я знаю.
Тень типичного для сидхе высокомерия скользнула в улыбке
Риса. Это наша ахиллесова пята, пардон за смешение мифологий. Высокомерие
подводило сидхе далеко не однажды за нашу долгую историю.
– Надеюсь, трое сидхе сумеют устоять перед магией
эльфа-крошки.
Я повернула его лицо к себе:
– Рис, ты же помнишь, что нельзя недооценивать фей-ри,
даже если имеешь дело не с сидхе.
Он отдернулся от моей руки. Я не хотела притрагиваться к его
шрамам, мои слова совсем не имели того смысла, который Рис им придал. Он
разозлился, как всегда, когда ему напоминали о том, что с ним сделали гоблины.
– По-моему, это ты забыла, кто мы такие.
Голубые кольца в его глазу мягко засветились: бирюза зимнего
неба и васильковая синева вспыхивали и пульсировали в такт волнам его гнева и
его силы.
– Если я вновь стал Кромм Круахом, Мерри, Шалфей со
мной не справится.
Я хотела возразить: "А если не стал?", но его
взгляд меня предостерег. С мужским самолюбием лучше не шутить.
– Я богом не была, Рис. Я не знаю, как это бывает.
– Зато я знаю, – сказал он яростно, почти
враждебно.
Я таким его еще не видела. Впрочем, распознать страх я умею.
Рис боялся, что никогда не станет прежним. Я этот страх видела уже столько раз
и на стольких лицах, что узнаю его без труда. Этот страх владеет всем моим
народом – страх, что мы обречены на поражение, что мы уже проиграли судьбе, что
мы все истаем и умрем. Страх этот так давно уже живет в нас, что превратился в
общую фобию.
Запретить сейчас Рису спорить с Шалфеем – значило бы
практически в открытую усомниться в его силе, в его владении магией. Я имела в
виду совсем другое, но объяснить это мужчине невозможно: у мужчин – всех до
одного – есть свои слабости. У женщин, впрочем, специфических слабостей тоже
хватает. Слабость Риса – то, что его самолюбие так легко уязвить, моя слабость
– то, что я готова ублажать его самолюбие почти любой ценой. Я знала, что
поступаю неправильно, но я сказала:
– Делай как знаешь, но не говори потом, что я тебя не
предупреждала.
– Так спорим мы или нет, белый рыцарь? – ехидно
спросил Шалфей. – Я попытаюсь всех вас зачаровать, и если мне сие удастся,
вы исполните мое заветное желание.
– Будь осторожен, Рис, – напомнил Никка.
– Я не такой дурак, – отмахнулся тот. – Какое
желание? Я не соглашусь на то, чего не знаю.
– Переспать с принцессой.
Рис качнул головой.
– Я могу поставить только то, что принадлежит мне.
Телом принцессы распоряжается она сама.
– Соития не будет, – предпочла уточнить я. –
Шанса занять трон я тебе не дам.
Шалфей пожал миниатюрными плечиками.
– Ладно. Ну, коль не сама потеха, так что тогда?
Должна признать, за недели, что я испытывала гламор Шалфея,
мое любопытство разгорелось. Его соблазняющие чары были лучшими из всех, что
мне встречались. С помощью магии он всего одним укусом в палец мог подвести
меня к оргазму. Скажи я, что не задумывалась, не будет ли еще лучше, если я
разрешу ему меня ласкать, – и я бы соврала. Но не одна эта мысль вдруг
заставила меня замереть и прикусить язык.
Мои теперешние любовники – наверное, лучшие в мире, но кое в
чем они отказывали и мне, и себе. Нашей общей целью была моя беременность, а
значит, любой акт заканчивался одинаково. Мы не могли позволить себе тратить
семя впустую. Пусть мне не раз удавалось упросить мужчин дать мне ласкать их
ртом, ни один из них не довел дело до конца, как бы я ни умоляла или как бы
этого ни хотелось им самим. А ведь им на протяжении веков запрещалось не только
соитие, им запрещалась любая разрядка, даже от собственных прикосновений. Они
упускали так много и помимо соития! Они жалели об этом вслух, но ни один не
попытался осуществить желание на практике, ведь это означало упустить шанс.
Шанс отдать мне свое семя. Шанс стать королем. Я вдруг почувствовала себя
кем-то вроде племенной кобылы. С кем спариваются только ради потомства, не ради
удовольствия. Я знала, конечно, что стражи меня хотят, но хотели бы они меня,
если бы могли выбирать свободно? Желали бы меня мои великолепные мужчины без
дополнительной приманки в виде трона?
Гален – да, и в этом, кроме всего остального, была его
прелесть, но другие? В других я уверена не была. От этой мысли на сердце у меня
тяжелело. Разве предпочли бы прекрасные сидхе недоростка-смертную, так похожую
на человека, будь у них выбор? Я ответа не знала, а мужчины правды не скажут.
Конечно, они хотят меня – другого ответа я не получу. Но только Гален да еще
Рис обращали на меня внимание, когда я была отщепенкой, когда – после смерти
отца – меня при дворе едва терпели.
Неустанная гонка за беременностью внушала мне подозрение,
что только эта гонка и удерживает мужчин возле меня. Вообще-то так оно и было.
Как только я забеременею и имя отца станет известно, все остальные тут же
отдалятся, вернутся к холодной отстраненности. Стражи не будут моими вечно. Я
посмотрела на Риса, самого маленького из Воронов королевы, но мускулистого до
последнего дюйма, твердого, натренированного, невероятно сильного. Повернулась
к Никке – и он ответил мне взглядом из-за спутанных волос, темные глаза
обжигали огнем сквозь роскошную шоколадную завесу. Я не раз вела губами и
пальцами по линиям крыльев на его спине, по этой самой яркой в мире татуировке.
Никка был чуточку слишком нежен в постели на мой вкус, слишком покорен. Но он
красив и на короткое время принадлежит мне, я могу делать с ним что захочу. Все
вокруг беспокоились, что я никак не забеременею. Меня это тоже огорчало, но я
понимала, что беременность закроет для меня много дверей, отрежет от того, что
мне так нравилось. И раз уж стражи пока мне принадлежат, я хотела по-настоящему
ими обладать, а не только изображать фабрику по производству детей.
