В холодной тьме под закрытыми веками я сосредоточилась на
ритме дыхания. Когда Шалфей не маячил перед глазами, было полегче. Я смогла
начать думать о чем-то еще, кроме секса, который у нас только что был и
которого мне хотелось еще, хотелось трогать крылья, узнать, могут ли широкие
черные жилки и вправду проложить дорожку к самым заветным мечтам...
Стоп, Мередит! Не туда. Я попыталась не думать совсем, а
только считать вдохи и выдохи. Я глубоко вдыхала и медленно выдыхала. Когда
пульс поуспокоился, я бросила считать частые глубокие вдохи и перешла к
обычному счету. Досчитав до шестидесяти, я медленно отвела руки.
Взгляд уперся в живот – рельефный до неправдоподобия. Я
знала, чей это живот. Я глянула вверх и обнаружила грудь, а потом и лицо Риса.
– Как ты себя чувствуешь, Мерри?
Я качнула головой.
– Не знаю, – прошептала я, словно боялась
заговорить вслух. До этого момента я и не понимала, что напугана. Но чего я
боюсь?
Я почувствовала движение кровати и только потом сообразила,
что у меня за спиной Никка. Он уже не казался обжигающе-горячим, зато будто
хранил тепло самой земли. Тепло, которое остается в жирной коричневой почве и
хранит семена и защищает от долгой зимы маленьких зверушек. Когда руки молодого
стража легли мне на плечи, мне показалось, что меня завернули в самое теплое и
мягкое одеяло в мире. Так тепло, так уютно и спокойно, что кажется – можно
свернуться калачиком и заснуть на полгода, а потом встать свежим и новым, и
земля тоже словно родится заново. Магия самой весны была в этих ладонях.
Что-то, наверное, отразилось у меня на лице, хотя был ли это
страх, желание или еще что-то – одна Богиня знает, потому что я точно не знала.
Рис опять спросил:
– Что с тобой, Мерри?
– Позови Дойла, – прошептала я. Только это мне и
удалось сказать, прежде чем Никка развернул меня к себе и поцеловал в сгиб шеи.
И я утонула в благоухании свежевспаханной земли и густом аромате весенней
зелени. Его губы пахли весенним дождем. Мои руки скользнули на его плечи и
наткнулись на крылья – от чего я открыла глаза и прервала поцелуй, чтобы
взглянуть за плечи Никки на их новый облик.
Когда крылья были лишь рисунком на спине Никки, детали
различались с трудом. Сейчас же их ширь и яркие краски двумя куполами
возвышались над плечами стража. Основной тон был бледно-бежевый, как светлая
львиная шкура, а кончики верхних крыльев будто окунули в темно-розовую и
красновато-лиловую краску. По краю крыльев шли фестоны из темных лиловых линий,
перемежающихся с белыми и фиолетовыми, отороченные сбоку красновато-коричневым,
словно на загар легла прядь темно-рыжих волос. Эта волнистая радужная полоса –
лиловый, белый, фиолетовый и красно-коричневый – на нижних крыльях
дублировалась, и бежевый фон по бокам от нее был золотистого оттенка. На
верхних крыльях красовался "глазок" крупнее моей ладони,
зеленовато-синий в центре, окаймленный черным, желтым (почти совпадавшим по
тону с общим светлым фоном) и ярко-голубым кругами, и над этим ярким
"глазом" лежал красно-фиолетовый штрих, словно задранная в удивлении
бровь. Второй "глазок" – на нижних крыльях – был больше моей головы,
походил на сияющее голубовато-зеленое озерко, и каждое кольцо красок в нем было
обведено черной линией, словно нарочно подчеркивавшей цвета. Светло-желтое
кольцо вокруг искрящегося голубовато-зеленого центра, потом мерцающая синяя
линия и надо всем – изогнутая полоса красновато-лилового. Внешнее черное кольцо
у больших "глазков" было крупнее, и этот густой черный бархат,
окружавший великолепие красок, омывался розово-оранжевым морем. Зубчатая
цветная полоса обтекала край нижних крыльев, как и на верхних: лиловый, белый,
фиолетовый и красно-коричневый цвета соседствовали с ярко-розовым и оранжевым и
уходили вместе в длинные изогнутые "хвосты", так что эти
дополнительные украшения крыльев казались темными из-за густоты цветных линий.
Нижняя поверхность крыльев была словно приглушенная копия
верхней, и только "глазки" сияли насквозь с той же ослепительной
яркостью. Густые каштановые волоски словно шелковистым мехом прикрывали
основания крыльев, так что не разглядеть было, где они отходят от спины Никки.
Никка целовал меня в щеку, но я не могла оторвать глаз от
его крыльев. Когда он добрался до подбородка, а я так и не взглянула на него,
он слегка куснул меня в шею. Я ахнула, но в лицо ему так и не посмотрела. Он
выбрал местечко ниже на шее и укусил посильнее. Достаточно сильно, чтобы я
зажмурилась, а когда я открыла глаза, передо мной было его лицо.
Лицо было то же, что и прежде, это был Никка, но все же совсем
другой. В нем появилась какая-то одержимость, в глазах, на лице, на губах я
читала вопрос. Я видела жажду в карих глазах. Пульс бешено забился. Меня
напугало желание на лице стража. Не желание даже, потребность.
Он низко рыкнул.
– Я хочу впиться в тебя зубами. Я хочу кормиться
тобой! – Он схватил меня за руки, сжал их до синяков, в глазах вспыхнул
страх. – Что это со мной? Во что я превращаюсь?!
– Ты голоден? – Я слышала, как задаю вопрос, но не
помнила, как он пришел мне в голову. Пульс замедлился, я была совершенно
спокойна, умиротворена.
Никка мотнул головой.
– Нет, ни есть, ни пить я не хочу. – Он встряхнул
меня, потом вроде опомнился. Я видела, как он пытается разжать хватку у меня на
руках, но он так и не отпустил меня. – Я хочу тебя, Мерри, тебя.
– Хочешь секса?
– Да... Нет... – Он нахмурился, а потом завопил от
отчаяния: – Я не знаю, чего я хочу!
Он ошарашенно на меня посмотрел:
– Я хочу тебя, но так, словно ты и пища, и питье, и
любовница.
Я кивнула и положила руки ему на локти. Даже там кожа у него
была мягкая. Была ли она такой нежной до того, как у него выросли крылья? Я не
могла припомнить. Я вообще не могла припомнить Никку без крыльев. Словно он
стал настоящим, только когда крылья вырвались у него из спины.
– Она – Богиня, – проговорил Дойл от
порога. – Любой из нас жаждет прикосновения божества.
В глубине своего неестественного спокойствия я точно знала,
что он прав.
– Я могу превратить его в то, чем желает его видеть
Богиня. Сейчас, этой ночью.
– Но она – Богиня, а ты – смертная, и тебе нужно больше
сна, чем ей, – возразил Дойл, скользя в комнату, словно обрывок самой
тьмы. Он подошел к дальнему краю постели и после секундного колебания нагнулся.
Он так и остался на коленях у кровати, но давление на меня, о котором я прежде
и не подозревала, ослабело. Я смогла дышать, и пульс вернулся к бешеному ритму.
Страх возник опять с выплеском адреналина, от которого у меня голова пошла
кругом, но тут же исчез – так же быстро, как появился. Никка растерянно моргал.
– Что это было, вот сейчас? Что это было? – Он
выпустил мои руки и осторожно попятился по постели, стараясь не повредить
крылья.
