– Не думала, что ты сохранила этот предрассудок.
– И я не думала.
Я сделала еще одну попытку понять:
– Так ты расстроена тем, что тебе понравилось переспать
с сидхе не по рождению?
– Я расстроена, потому что Шалфей – не принц двора
сидхе, вашего или нашего. Он – эльф-крошка, которого магия превратила в нечто
большее, но он не сидхе, Мерри. Он никогда не станет истинным сидхе. Сотни лет
спустя он еще не будет сидхе, несмотря на трехцветные глаза.
– Вот видишь, какие они! – сказал появившийся в
дверях Холод. Мы обе не слышали, как он пришел, и обе вздрогнули.
На нем была обычная белая рубашка, брюки и галстук, но
серебряный галстук сверкал не так ярко, как волосы, струившиеся по плечам.
Темно-серые брюки сшиты из плотной ткани, и хорошо сшиты, так что спереди они
были просторными, а сзади красиво обтягивали. Я этим зрелищем успела
насладиться. Серебряная булавка с алмазом и такие же запонки посверкивали при
движении. Привычные мокасины сегодня сменили темно-серые сапоги, большей частью
скрытые под широкими брючинами.
– Кто "они"?
– Благие, – сказал он, словно выругался. Именно
так благие упоминают обычно неблагих.
Мэви поднялась со стула:
– Как ты смеешь!
– Что смею? – спросил он.
– Как ты смеешь оскорблять Благой Двор!
– Они на наш счет не стесняются, – ответил Холод с
не совсем понятной мне злостью. Я только надеялась, что злость не стала заменой
детским обидам. Менять одну проблему на другую в мои планы не входило.
Мэви открыла изящный ротик и снова закрыла. Обвинить его во
лжи она не могла, потому что он говорил правду. Наконец она проговорила:
"Не знаю, что и сказать", – заметно сниженным тоном.
Холод повернулся ко мне:
– Она бы к Шалфею близко не подошла, будь она, как
прежде, дамой Благого Двора.
– Ну, не уверена, – сказала я. – Я – живое
свидетельство тому, что не одна благая отдавалась чужакам.
Он покачал головой, и его волосы засверкали под светом ярче,
чем бриллианты булавки и запонок. С его волосами не могла сравниться никакая
драгоценность.
– Уар Чудовищный женился на твоей бабушке, чтобы снять
проклятие. Бесаба пошла за твоего отца из-за мирного договора. Поверь мне,
Мерри, по своей воле сияющие с нами постель не делят.
– Ну да, кому и знать, как не тебе, Джекки Иней!
Холод изменился в лице, но не отступил. Он повернулся к Мэви
и подошел к ней так близко, что – по американским меркам – вторгся в ее личное
пространство. Она не отстранилась, и тогда он вторгся в ее личное пространство
уже по меркам фейри. Они едва ли не соприкасались телами по всей длине, и было
это жутковато, а не эротично. Холод был выше Мэви, но всего на пару дюймов. Они
смотрели друг другу в глаза, как равные противники.
Мэви смотрела в глаза Холоду, но обращалась ко мне:
– Он не всегда был сидхе, знаешь? – В спокойном
голосе чувствовалась ненависть, как чувствуется в воздухе надвигающаяся гроза.
– Да, – сказала я. – Я знаю о происхождении
Холода.
Она поглядела на меня с явным удивлением:
– Он бы не рассказал тебе сам.
Я качнула головой:
– Он мне даже показал – своим волшебством. Я видела,
как он танцевал на снегу. Я знаю, кто он сейчас и чем он был, и для меня это
ничего не меняет.
Красивое лицо отразило уже не удивление, а шок. Она шагнула
ко мне и взяла за руку:
– Конечно же, меняет. Ты думала, что спишь с сидхе, а
он всего только одушевленная горстка льда!
Я посмотрела на ее руку, должно быть, со всей неприязнью,
какую начинала чувствовать, потому что руку она тут же убрала.
– Ты правда так думаешь... Для тебя это ничего не
меняет.
Я мотнула головой:
– Ничегошеньки.
– Не могу понять... – озадаченно сказала она.
– Только этой ночью ты снова стала Конхенн. Ты впервые
за сотню лет переспала с сидхе. И вот ты проснулась поутру – и в тебе ничего не
осталось от Мэви Рид. Ты говоришь точно как дамочка из Благого Двора. Никогда
не понимала, почему благие усвоили викторианские взгляды на секс – это так не
по-эльфийски!
– Конечно, не понимаешь. Откуда тебе понять? Спать с
человеком – еще приемлемо, но не с эльфом-крошкой. Желание перевесило вчера мой
здравый смысл. Я была опьянена магией. А теперь протрезвела.
– Но тебя изгнали из Благого Двора, Мэви, а Неблагой
Двор не обращает внимания на происхождение, только на результат. Важно не
откуда ты взялся, а чем ты можешь быть полезен.
Она качнула головой:
– Сегодня у меня никак не получается спрятать глаза. Я
не могу заставить их скрыться под гламором, и я не знаю почему. Я десятки лет
носила гламор, я к нему привыкла, будто к своему настоящему внешнему виду. И
вот я не могу защитить им глаза. Ты дала мне силу, Мерри, но и отняла кое-что.
– Так, значит, я виновата в том, что ты трахнулась с
Шалфеем?
– Может быть, – сказала она, но слова прозвучали
неуверенно. На самом деле она так не думала.
– Не имеет значения, что о тебе подумают при Благом
Дворе, Мэви. Если ты туда и вернешься, Король Света и Иллюзий тебя уничтожит.
Но тебя с радостью примут при Неблагом Дворе. Ты можешь поехать с нами и
сегодня же оказаться в самом сердце волшебной страны. – Я смотрела ей в
лицо и успела заметить вспыхнувшее в глазах желание прежде, чем она успела его
скрыть. Она вежливо улыбнулась:
– Я благая сидхе, Мерри.
– И я принадлежал когда-то к золотому двору, –
сказал Холод.
– Никогда ты к нему не принадлежал, Джекки Иней,
никогда!
Он улыбнулся очень холодно.
– Позволь я перефразирую. Когда-то меня с трудом
терпели при дворе красоты и иллюзий. Терпели, потому что моя сила росла, когда
силы остальных таяли. Я рос благодаря людским верованиям, а не стараниями
кого-то из сидхе. Обо мне люди помнили, даже когда позабыли всех ваших
дивно-прекрасных богов. Крошка-мороз, Джекки Иней, Джек Холод.
Он опять шагнул к Мэви, и на этот раз она не удержалась и
попятилась – самую малость.
– Но кто помнит теперь о Конхенн? Где все стихи и
песни, что тебе пели? Почему помнят обо мне, а тебя забыли?
– Не знаю, – прошептала она.
– И я не знаю, но так оно есть. – Он наклонился к
самому ее лицу, чуть ли не к губам. – Они меня помнят, хотя забыли почти
всех. Загадка.
Он начал светиться, словно в нем спряталась луна; свет
вспыхнул в глазах, посеребрив их почти до оттенка его же волос. Волосы сияющим
ореолом взметнулись вокруг тела под исходящим от него волшебным ветром. Он
стоял перед Мэви, словно греза, отлитая из расплавленного серебра.
