Синие, с вертикальными щелочками зрачков глаза Баринтуса
согрелись искренним теплом, когда он меня увидел. Многие рады были меня видеть
– кто из политических соображений, кто из эротических, разные были
причины, – но только немногие радовались мне как другу. Он – один из
немногих. Он был другом моему отцу, а теперь мне, и я уверена, станет другом
моим детям, если они у меня будут.
– Рад снова видеть тебя, Мередит. – Он потянулся
взять меня за руки, как обычно делал на публике, но его оттер другой страж,
будто между прочим попытался меня обнять, но не тут-то было: Баринтус отдернул
его за плечо. Дойл вдвинулся между нами, прикрывая меня, а я шагнула назад так
резко, что налетела на Холода. Мех защекотал мне щеку, руки сомкнулись у меня
на плечах – Холод был готов передвинуть меня себе за спину, подальше от слишком
предприимчивого стража.
Упомянутый страж ростом был примерно на дюйм-два пониже
Дойла, то есть до шести футов он все же не дорос. Первое, что бросилось мне в
глаза, – это его шуба, а я редко первым делом замечаю в стражах-сидхе их
одежду. Шуба стража была сшита из чередующихся широких полос черного и белого
меха норки. Противно, когда ради шубы убивают, зверей, но трата меха, чтобы
правильно подобрать полосы, – от такого становится просто грустно. Однако
шуба очень подходила к цвету его волос, связанных в перекинутый через плечо
хвост до колена. В волосах тоже чередовались полосы – черные, бледно-серые,
темно-серые и белые, все пряди одинаковой толщины, так что никто не подумал бы,
что он просто так седеет. Нет, либо он очень искусно выкрасил волосы, либо не
был человеком. А вот темно-серые глаза, хоть и потемнее обычных, все же могли
бы встретиться на человеческом лице.
– Что, и приобнять ее нельзя? – спросил он не
слишком трезвым голосом.
– Ты пьян, Аблойк! – с отвращением сказал
Баринтус, так стискивая плечо этого типа, что пальцы целиком скрылись в
полосатом мехе.
– Просто радуюсь жизни, – кривовато ухмыльнулся
Аблойк.
– Как он сюда попал? – спросил Дойл, и в низком
голосе послышалось приглушенное рычание.
– Королева пожелала послать навстречу принцессе
шестерых стражей. Двоих я выбрал сам, но еще трое здесь по ее выбору.
– Но почему этот? – Дойл подчеркнул последнее
слово.
– В чем дело? – спросил представитель полицейской
охраны. Я бы назвала его высоким, только вот стоял он бок о бок с Баринтусом, а
рядом с морским богом мало кто покажется высоким. Седые волосы мужчины
пострижены были очень коротко и строго, и лицо казалось слишком голым и
напряженным. Удачная стрижка могла бы смягчить резкие черты, но взгляд и поза
ясно давали понять, что прическа – последнее, о чем он думает.
Из-за спины полицейского выглянула Мэдлин Фелпс,
пресс-атташе Неблагого Двора.
– Не беспокойтесь, майор, все в полном порядке.
Она улыбнулась, продемонстрировав очень белые и очень ровные
зубы, а также темно-вишневую, чуть ли не фиолетовую помаду. Губы были накрашены
в тон костюму – короткой юбке в складку и приталенному двубортному пиджаку.
Наверное, фиолетовый – цвет сезона. Мэдлин такие вещи из виду не упускала.
Стрижка у нее была новая – везде очень коротко, но на висках и на затылке
оставлены длинные пряди. Волосы ее задевали воротник фиолетового пиджака, хоть
короче, чем она, пострижен был только майор. Когда она с улыбкой повернулась к
полицейскому, в волосах блеснул фиолетовый блик – вряд ли она покрасилась стойкой
краской, но оттеночным шампунем наверняка воспользовалась. На тонком лице –
искусный макияж, и хоть она и повыше меня на пару дюймов, для чистокровной
смертной она выглядела слишком хрупкой.
– А я бы сказал, что у вас затруднения.
Мне стало интересно, почему это безопасность мне
обеспечивает настолько высокопоставленный полицейский. Не скрывает ли от нас
королева столько же, сколько мы утаиваем от нее? Глядя на обеспокоенное лицо
майора, я подумала: "Вполне возможно".
Мэдлин, улыбаясь по-прежнему, старалась его отвлечь, даже
положила руку ему на локоть – но взгляд майора не потеплел. Больше того, он
смотрел на руку Мэдлин, пока та ее не убрала.
– Знаете поговорку про утку? – спросил он очень
серьезно.
Улыбку Мэдлин на миг сменило удивление, но она тут же улыбнулась
опять и покачала головой:
– Извините, не припомню.
– Если что-то выглядит как утка, крякает, как утка, и
переваливается, как утка, то это и есть утка.
Мэдлин снова изобразила удивление, но слишком доверять этому
выражению не стоило. Она спекулировала на своей хрупкости и миловидности, и
только в редкие моменты удавалось понять, насколько она на самом деле деловая,
расчетливая и умная.
Мне никогда не нравились женщины, скрывающие ум. Я считаю,
что они этим вредят всем другим женщинам.
– Майор хочет сказать, что если что-то выглядит
затруднением, звучит как затруднение и ведет себя как затруднение, то это
затруднение, – сказала я.
Майор, у которого на беджике значилось "Уолтерс",
посмотрел на меня холодными серыми глазами. Впрочем, обычной коповской непроницаемости
во взгляде не было – что-то его здорово злило. Но что? Глаза чуточку
смягчились: то ли ему понравилось, что я прервала танцы вокруг вежливости, то
ли злился он не на меня.
– Принцесса Мередит, я майор Уолтерс, и я отвечаю за
вашу безопасность, пока вы не проследуете на земли сидхе.
– Но, майор, – вмешалась Мэдлин, – вы делите
полномочия с капитаном Баринтусом, именно таково условие королевы.
– Двух начальников быть не должно, – отрезал
майор, – если не хотите завалить дело.
Он глянул на Аблойка, потом на Баринтуса – во взгляде
отразилось откровенное недовольство тем, как последний распустил своих людей.
Чего не знал майор и чего никто из нас никогда не признал бы при чужих – это
что во всех неурядицах обычно виноваты были королева Андаис или ее сыночек. А
поскольку принц Кел все еще был надежно заперт, то вина лежала целиком на
королеве.
Даже вообразить не могу, по каким резонам она послала
Аблойка туда, где будет полно журналистов. Эйб страдал всеми зависимостями,
какие существуют, – алкоголь, табак, наркотики... Он не разбирал. Когда-то
давно он был виднейшим куртизаном Благого Двора, распутником и соблазнителем.
Благие его изгнали – он выбрал себе женщину не по чину, – а Андаис
поставила ему условие, чтобы принять к Двору Неблагому. Вступить в ее гвардию.
А значит, Эйб мгновенно перешел от крайне насыщенной любовной жизни к полному
воздержанию. Он принялся пить, а когда изобрели наркотики покруче –
пристрастился к ним. К несчастью для него, сидхе практически не способны испытать
полное воздействие алкоголя или наркотиков. Можно напиться, но не вырубиться.
Не удается достичь точки, когда душевную боль сменяет блаженное забытье. Все,
чего добился Эйб, – он опустился и приобрел привычку едва ли не ко всем
наркотикам. Мой отец ко мне его не подпускал, а тетка презирала, считала
слабаком. Так что она столетиями держала это недоразумение подальше от глаз, на
мелких поручениях. Зачем же теперь посылать его сюда, на публичное мероприятие?
Это казалось глупо. Не то чтобы Андаис всегда поступала очень умно, но к
формированию общественного мнения она подходила как идеальная королева. Пьяный
страж производит плохое впечатление. Доверить пьяному стражу жизнь принцессы,
наследницы трона, – не просто произведет дурное впечатление, это беспечность
и халатность, а беспечной Андаис не была никогда.
