– Хорошо, что ты это помнишь, – заметил Дойл.
Аматеон бросил на него взгляд, но тут же опять повернулся ко
мне.
– Поверь, принцесса, будь на то моя воля, меня бы здесь
не было.
– Ну так уходи, – сказала я.
Он качнул головой, разметав кудри по обтянутым кожей плечам.
В последнюю нашу встречу волосы доходили ему до колен. Сидхе частенько
гордятся, что их волосы никогда не знали ножниц, а всем другим расам фейри
просто запрещается отращивать волосы до пят.
Я смерила его взглядом:
– А ты недавно постригся.
– Как и ты, – парировал он, но помрачнел.
– Я пожертвовала прической, чтобы во мне не узнали
сидхе. А почему постригся ты?
– Ты прекрасно знаешь, – сказал он, стараясь
сохранить на лице надменное спокойствие.
– Нет, не знаю.
Злость пробилась сквозь надменную маску, сорвала ее прочь, и
в лепестковых глазах вспыхнуло что-то очень похожее на бешенство. Руки
вцепились в короткие кудри.
– Я отказался сюда ехать. Я отказался перейти к тебе.
Королева напомнила мне, что отказывать ей в чем угодно – не слишком умно.
С видимым и болезненным усилием он заставил себя
успокоиться.
– Почему ей так важно дать тебе шанс оказаться у меня в
постели?
Он покачал головой. Ощущение слишком коротких волос его,
видимо, раздражало – он провел руками по густым кудрям и снова встряхнул
головой.
– Не знаю. Это правда. Я задал ей вопрос и получил
ответ, что знать мне не обязательно. А нужно просто делать, что велят.
Злость перешла в мрачность, и под ней проступил давно
сдерживаемый страх.
Он посмотрел на меня – без злости, он казался просто усталым
и смирившимся с поражением.
– И вот я здесь и должен коснуться кольца, как велела
королева. Если оно не ответит на мое прикосновение, то я волен оставить службу
у тебя, как только мы благополучно доставим тебя ко двору. Если же оно
отзовется... – Он потупился, и кудри закрыли лицо. Он тут же вскинул
голову, руками отбросил волосы назад. – Мне нужно коснуться кольца. Я
должен узнать. Выбора у меня нет, и у тебя его нет тоже.
Голос у него был такой несчастный, что мне показалось, что
не так уж он плох. Не то чтобы я захотела пустить его в свою постель, но мне
всегда было сложно ненавидеть кого-то, в ком я замечала что-то человеческое.
Андаис считала это моей слабостью, отец – достоинством. А я сама еще не решила,
что это.
Не сводя глаз с Аматеона, Дойл спросил:
– Ты позволишь ему прикоснуться к кольцу?
Холод опять придвинулся ко мне, шуба облачком окутала меня.
– Это ничего не значит и ничего нам не стоит, –
ответила я. – Я хочу поговорить об Аматеоне с королевой, а до того лучше
бы выполнять все, что она велит.
– Она не позволит нам этим ограничиться,
принцесса. – Рука Аматеона потянулась к волосам, и он прервал жест с
видимым усилием. – Если кольцо меня узнает, она заставит нас переспать.
Мне ужасно хотелось опять спросить почему, но вряд ли он
знал о соображениях Андаис больше, чем я.
– Об этом подумаем после. – Я шагнула вперед и
тронула Дойла за руку: – Пропусти его.
Дойл глянул на меня так, словно хотел возразить, но
промолчал и отступил в сторону. Зато Холод не отступил. Так и остался стоять,
всем телом прижимаясь ко мне.
– Холод, – позвала я. – Нам нужно побольше
места.
Страж покосился на меня, глянул на Аматеона, потом сделал
шажок в сторону с самым надменным видом, на какой был способен. Ни ему, ни
Дойлу Аматеон не нравился. Может, у них были личные счеты, а может, как и мне,
им не нравилось, что рядом со мной будет находиться кто-то из людей Кела.
– Холод, – повторила я, – так кольцо может
среагировать на тебя, а не на Аматеона. Отодвинься подальше, сомнений не должно
оставаться.
– Я отступлю на шаг, не больше. Слишком долго он был
псом Кела.
Аматеон поглядел ему в глаза:
– Принцесса под магической защитой королевы. Стоит мне
поднять на нее руку, и мне конец – королева заставит меня молить о смерти много
раньше, чем смилостивится и позволит мне умереть. – Взгляд у него стал
затравленным. – Нет, Холод, к нежным ласкам королевы я не вернусь, даже
если такой ценой мог бы не дать получеловеческому ублюдку сесть на трон.
– Как мило, – сказала я.
Аматеон вздохнул.
– Тебе известны мои чувства на этот счет, принцесса
Мередит. На твой счет и насчет твоих притязаний на трон. Разве ты поверила бы,
заяви я сейчас, что ты будешь идеальной королевой и я тебя обожаю?
Я только головой покачала.
– Королева... показала мне, что убеждения не так мне
дороги, как собственные плоть и кровь.
На миг он скривился, словно вот-вот расплачется. Он
справился с собой, но в глазах бушевали эмоции. Что же с ним сделала Андаис?!
– Тебе надо было подчиниться сразу, как сделал я.
Ага, еще один страж, без лицезрения которого я вполне могла
обойтись. Онилвин. Он был симпатичен, но лицо грубоватое, как будто
неотполированное – по людским меркам красавец, по меркам сидхе – всего лишь не
урод. В плечах он был широк, мускулист; с первого же взгляда на одетую в
длинную шубу фигуру можно было понять, насколько он физически силен. Плечи и
грудь такие мощные, что он казался ниже остальных стражей, хотя был с ними
вровень. Густые волнистые волосы он связывал в хвост. Волосы такого
темно-зеленого цвета, что в рассеянном свете отливали черным. А глаза
травянисто-зеленые с золотыми искорками, пляшущими вокруг зрачка. Кожа –
бледно-зеленая, но не почти белая, как у Галена, нет – она была вполне зеленая,
хоть и светлого оттенка. У Кэрроу – коричневая, а у Онилвина – зеленая. Бывает.
– Ты согласишься на что угодно, только в спасти свою
шкуру, – буркнул Аматеон.
– Конечно, соглашусь, – сказал Онилвин, плывя к
нам. Никогда не понимала, как такому шкафу удается так плавно скользить, но он
всегда так ходил. – Как и любой, у кого есть мозги.
Аматеон повернулся к нему:
– Почему ты встал на сторону Кела? Ты решил, что он
станет королем? А какая тебе разница?
Онилвин пожал мощными плечами.
– Я выбрал Кела, потому что ему симпатизирую, а он
симпатизирует мне. Он пообещал мне немало в случае своей победы.
– Обещает он много, – сказал Аматеон, – но я
не ради обещаний его поддерживаю.
– А ради чего? – поинтересовался Дойл.
– Кел – последний истинный принц, оставшийся у сидхе.
Единственный наследник династии, что правит нами почти три тысячи лет. В день,
когда на трон сядет помесь брау-ни, людей и благих, мы кончимся как народ.
Станем не лучше вырожденцев, оставшихся в Европе, – ответил Аматеон, не
отводя взгляда от Онилвина.
