– Как это ты сумел не сказать ей, что кольцо тебя
узнало?
– А откуда тебе известно, что я не впервые к нему
прикоснулся?
Усна глянул на него саркастически:
– Ой, Баринтус... Королева послала тебя с другими
стражами испытать кольцо еще в первый визит принцессы ко двору. Ты о результате
промолчал, и все решили, что кольцо тебя не признало. – Усна выпутался из
плечевого ремня, бросив его болтаться на поясе, и отодрал от себя мокрую
рубашку. Рыжие и черные пятна, как всем стало видно, шли у него и по
телу. – Но сегодня кольцо тебя узнало без всяких сомнений.
– Я никому не лгал, – сказал Баринтус.
– Конечно, мы же никогда не лжем, – усмехнулся
Усна. – Зато недоговариваем столько, что честнее было бы просто соврать.
Он бросил рубашку на пол и взялся расстегивать ремень.
– Ты серьезно собираешься раздеться прямо здесь? –
спросила я.
– Я мокрый насквозь, принцесса. Разденусь – высохну
быстрее. Одежда дольше сохнет, чем моя шкура.
– Кольцо и вправду сверкнуло для меня, когда Мередит
вернулась ко двору, но я подумал, что буду полезней ей, если останусь ее
союзником при дворе. Как ни грустно, я до сих пор так думаю.
– Королева не оставит тебе выбора, – хмыкнул
Усна. – Разве что предложит вместо постели принцессы посетить Зал
Смертности. Это всегда пожалуйста.
Я посмотрела на Баринтуса. Мне хотелось спросить, объявит ли
он свое истинное имя двору или хотя бы королеве. Но спросить, не упоминая о
других тайнах, я не могла. А это была его тайна, не моя.
Если он и разгадал мой взгляд, то не подал виду.
– Когда я коснулся кольца впервые, ничего подобного
сегодняшнему не было. Совершенно ничего.
– Кольцо приобретает силу, – сказал Дойл.
– Возможно, сейчас дело не в нем, – заметил Рис.
Мы повернулись к нему.
Он распахнул насквозь мокрый плащ и достал чашу. Мы, знавшие
о ее возвращении, были потрясены. Состояние Баринтуса, который ничего не знал, даже
потрясением не назовешь.
– Где ты ее взял? – сумел он наконец прошептать.
– Подобрал на подиуме, когда она покатилась. Ее
прикрыло полой твоего плаща, и думаю, под объективы она не попала. Когда
Баринтус встал, я ее спрятал в руках, насколько смог.
– Мы же ее заперли в шкатулку с косметикой и завернули
хорошенько! – воскликнула я.
Никка поднял шкатулку с пола:
– Я взял шкатулку с собой, как велел Дойл. До
пресс-конференции ее нес кто-то другой, так что я не заметил, что она стала
легче.
– Как чаша выбралась из шкатулки?
Дойл махнул рукой, и Никка открыл ящичек. Черная шелковая
наволочка пустая лежала на дне. Я взяла ее, чтобы завернуть чашу и снова
положить в шкатулку, но Дойл вмешался:
– Нет-нет, Мерри. Не прикоснись одновременно к ней и к
кому-нибудь из нас. Мы не сумеем сейчас выстроить круг силы. И не уверен к тому
же, что он подействует внутри металлической машины и на ходу.
– Как думаешь, нам все удалось сдержать? – спросил
Рис.
– Не знаю, – ответил Дойл.
– Я не о том спрашивал, – сказал Баринтус. –
Не о том, откуда вы вынули ее сейчас. Я спрашивал, где вы вообще ее раздобыли?
– Она мне приснилась, а когда я проснулась, она лежала
у меня под боком.
– А я думал, это держат в тайне, – протянул
Шалфей.
– Баринтусу надо об этом знать, – возразил
Рис, – а кошки обожают хранить секреты.
– Принцесса и Мрак тоже так думают? – спросил
Шалфей.
Мы с Дойлом переглянулись и дружно кивнули:
– Да.
Усна тем временем успел освободиться от одежды. Он пополз к
нам на четвереньках: кобура хлопала по голому плечу, а ножны с мечом он волок в
руке, и все это ему странно шло. Правое плечо и половина руки выше локтя у него
были черные, а спина, насколько я помнила, рыже-черная. Рыжее пятно красовалось
на правом бедре и еще одно – на левой икре.
Обращался он ко всем, но смотрел только на меня.
– Что приснилось, говорите? –
Непринужденно-любопытный голос никак не соотносился с эмоциями во взгляде.
– Это, – показал Рис.
Когда до Усны дошло, что именно держит Рис, он вскочил на
колени и длинно и замысловато выругался по-гэльски.
– Чаша, та самая чаша?!
– Видимо, да, – сказал Баринтус.
Усна оказался практически рядом со мной, когда встал на
колени. Может, я слишком долго живу среди людей, но мне показалось странно, что
он голый стоит так близко и не возбужден. В глубине души это меня даже задело.
Ребячество? Наверное. Но мне до жути захотелось взять его в руку и заставить
вспомнить о себе. Наверное, я даже шевельнулась, потому что Баринтус тронул
меня за плечо, не дав закончить движение.
– Тебе кажется, что ты должна до него дотронуться?
Я задумалась.
– Что-то в этом роде.
– Не нужно, пока чаша так близко. Как напомнил Дойл, мы
на дороге, в автомобиле. Той воды, что вылилась на пресс-конференции, хватило
бы, чтобы затопить этот салон.
Я выпрямилась и села на пятки. Поза не очень удобная с этими
каблуками. Лаковая кожа гнется хуже, чем обычная.
– Ты прав, – сказала я и отползла подальше от Усны
и от чаши. Остановилась, только наткнувшись на мокрые ноги Галена и собравшуюся
под сиденьем лужу. В луже я и осталась. Белье, чулки и юбка у меня черные.
Сидеть в воде не слишком приятно, но никто не заметит, что я промокла. Мне
сейчас важнее было убраться подальше от чаши. Длинный лимузин или не длинный, а
сбежать в нем особенно некуда.
– А что случится, если принцесса до меня
дотронется? – поинтересовался Усна.
– Может быть, ничего, – ответил Баринтус, – а
может, многое.
Он повернулся к Дойлу:
– Чаша всегда поступала по собственному разумению. Это
не изменилось?
Дойл качнул головой:
– Напротив, еще усилилось.
– Помоги нам Консорт, – прошептал Баринтус.
Из интеркома донесся голос шофера:
– Мост перекрыт и везде полицейские мигалки.
Дойл нажал кнопку:
– Что там случилось?
Пауза, потом опять голос водителя:
– Река залила мост. Такой высокой воды я не видел с
наводнения девяносто четвертого года. Странно, дождей-то не было.
В повисшем молчании мы смотрели друг на друга.
– Похоже, нам не удалось полностью сдержать выброс
энергии от возвращения Баринтусу божественности, – заключил Дойл.
