Китто не сказал "Спасибо": они с Холодом оба
стары, а старейшие среди нас высказанную вслух благодарность считают
оскорблением. Современные любезности принимаются без проблем только теми, кто
младше трехсот лет. А значит, только мы с Галеном могли бы обрадоваться,
услышав "спасибо". Все прочие были староваты.
Я вернулась в теплое гнездо из магии и рук Баринтуса.
– Так почему я вдруг стала для тебя
"принцесса", Баринтус? Ты с самого моего детства звал меня Мередит
или малышка Мерри.
– Ты уже не ребенок. – Он упорно смотрел вперед,
словно на пути следовало ждать неприятностей. И вряд ли он опасался сугробов.
– Ты хочешь установить между нами дистанцию?
– Нет. – После секундной паузы на губах у него
появилась улыбка. – Ну, может быть, но я не это имел в виду.
– Тогда в чем же дело?
Он посмотрел на меня, и прозрачное веко опять мигнуло.
– Ты принцесса и наследница трона. У меня слишком много
врагов, чтобы мне позволили остаться в твоей постели.
– Но когда узнают, что к тебе вернулась сила бога...
– Ох нет, Мередит. Если только об этом узнают, меня
постараются убить раньше, чем сила вернется ко мне полностью.
Я хотела сказать: "Они не посмеют", но вовремя
поняла свою глупость.
– Очень было опасно оставаться при дворе и обеспечивать
поддержку моих притязаний на трон?
Он опять отвел глаза:
– Не очень.
– Баринтус, – сказала я с укором, – только
правду.
– Я не лгу, принцесса. Не очень – правдивый ответ.
– И полный?
Он невольно улыбнулся:
– Нет.
– А полный ответ ты мне дашь?
– Нет.
– Но почему?
– Потому что не хочу, чтобы ты волновалась, когда снова
уедешь.
– Всех других, кого узнало кольцо, тетя отправила в
Лос-Анджелес со мной.
– Ты же слышала, как меня называют за спиной?
– Делатель королей, – сказала я.
– Теперь чаще – делатель королев. – Он качнул
головой, и порыв ветра плащом взметнул синие волосы. – Уже тысячу лет все
подозревают меня в тайном влиянии на трон. И ты думаешь, никто не возразит,
когда я стану твоим консортом, а в перспективе – королем? – Он опять покачал
головой. – Нет, Мередит, даже королева это осознает. Потому она и не
послала меня с тобой в Лос-Анджелес. У меня слишком много силы и слишком много
врагов, чтобы подпустить меня так близко к трону.
– А если я от тебя забеременею?
Он уставился в пустоту.
– У нас уже все было, Мередит. Большего королева нам не
позволит.
– В машине ты говорил по-другому, ты не возразил Усне.
– Там было слишком много ушей, и не все принадлежали
друзьям.
– Баринтус...
Он предостерегающе качнул головой. Я оглянулась: Аматеон и
Онилвин оказались ближе к нам, чем прежде. Может, достаточно близко, чтобы
слышать наш разговор. Я практически была уверена, что они шпионят для Андаис,
вопрос был только, для кого еще они шпионят? Верит ли сама Андаис, что все
тайны они откроют ей одной? Нет, вряд ли она рассчитывает на их преданность –
только на страх. А что все сидхе боятся ее больше кого бы то ни было, Андаис
могла не сомневаться.
И все же кто-то попытался меня убить. Отважился вызвать гнев
королевы. То ли ее стали меньше бояться, то ли нельзя править одним страхом.
Меня ее власть Королевы Воздуха и Тьмы пугала до чертиков, но я никогда не
верила, что одного только страха хватит, чтобы править сидхе. Мой отец, правда,
тоже так считал, и его мягкосердечие привело его к гибели. Если я все же доживу
до восшествия на престол, я не смогу стать такой, как Андаис, – духа не
хватит. Но и вести себя как отец я не могу – сидхе и так считают меня слабой.
Если я буду относиться к другим с пониманием, как отец, – это станет моим
концом. А если нельзя править ни страхом, ни любовью, то что остается? Ответа у
меня не было. А когда в зимнем сумраке перед нами выросли холмы волшебной
страны, я подумала, что не там искала ответа. Два слова всплыли у меня в
голове, словно кто-то их шепнул: "безжалостно" и
"справедливо".
Можно ли быть одновременно справедливой и безжалостной?
Разве безжалостность не несправедлива? Я всегда считала так, и этому учил меня
отец, но может быть, есть какой-то средний путь? А если есть, смогу ли я его
нащупать? И хватит ли у меня силы, хватит ли поддержки двора, чтобы идти по
этому пути? Вот на этот вопрос ответа у меня не было точно. Потому что весь мой
опыт в политике говорил, что никто не знает своей истинной силы, не знает,
насколько верны друзья и сильны союзники, – пока не дойдет до дела, а
тогда остается только победить или проиграть, выжить или умереть.
Глава 26
Ситхен казался всего лишь заснеженным холмом, и таким он и
был – если не знать, как пройти внутрь. Но конечно, как и все в стране фейри,
ситхен был не совсем таким, каким казался.
Чтобы войти в ситхен, нужно было, во-первых, найти дверь, а
во-вторых, суметь ее открыть. Если ситхен находился в игривом настроении, дверь
постоянно перемещалась. Можно было часами за ней гоняться по периметру холма. А
может, он только со мной так забавлялся, потому что стоило Кэрроу положить руку
на снег, и послышалась мелодия. Ее не удавалось запомнить, и даже не понять
было, то ли это пение, то ли звучание музыкального инструмента, – и все же
мелодия была прекрасна. Она заменяла дверной звонок, хотя не столько сообщала
хозяевам о вашем прибытии, сколько давала знать вам, что вы отыскали дверь.
Если музыки не слышно – значит не в том месте вы ее ищете. Кэрроу послал
требуемый магический импульс, и дверь возникла из ниоткуда. Точнее, проем –
потому что двери как таковой не было. Просто отверстие, достаточно большое,
чтобы мы вошли по четверо в ряд. Дверь как будто всегда знала, как широко нужно
раскрыться – чтобы танк проехал или чтобы бабочка пролетела.
Сумерки сгустились почти до полной темноты, и бледный свет
из двери показался ярче, чем на самом деле. Баринтус внес меня под свет. Мы
оказались в коридоре из серого камня, достаточно широком, чтобы упомянутый танк
спокойно продолжал движение по крайней мере до первого поворота. Ширина коридора
не менялась в отличие от размера двери. Это было одно из немногих постоянных
мест в ситхене – все прочее менялось по капризу ситхена или королевы. Словно
каменный игрушечный домик, где можно хоть целые этажи переставлять с места на
место. Трудно было угадать, куда тебя выведет знакомая дверь. Это то
раздражало, то восхищало, а чаще и то, и другое сразу.
Вход закрылся, как только шедший последним Холод переступил
порог. Остался только серый камень стены – дверь изнутри было найти не проще,
чем снаружи. Белый свет лился ниоткуда и отовсюду, ровнее, чем свет факелов, но
мягче электрического. Я когда-то спросила, что это за свет, и мне ответили –
свет ситхена. На мое возмущенное: "Но это же не объяснение!" я
услышала: "Больше знать и не нужно". Порочная логика во всей ее
неприглядности, но наверное, другого ответа попросту не было. Вряд ли кто-то из
еще живущих помнит, откуда взялся этот свет.
