– Наводнение? – переспросил Готорн.
– Разлились все окрестные реки и речушки, – кивнул
Аблойк.
Готорн посмотрел на Баринтуса.
– Вы утверждаете, что прикосновение лорда Баринтуса к
кольцу затопило всю округу?
Дойл с Баринтусом в один голос сказали:
– Видимо, да.
Гален и Рис, тоже в унисон, сказали:
– Ага.
Усна, злой и голый, растолкал всех:
– Пошли к королеве. Мне нужно согреться наконец.
– Рискнешь жизнью ради комфорта? – спросил Холод.
Усна ответил широкой ухмылкой.
– А ради чего еще стоит сейчас рисковать жизнью? Ты
разве не слышал, Убийственный Холод, что времена легенд и волшебства прошли?
Времена, когда было за что сражаться. – С последними словами он взглянул
на Баринтуса, потом серые глаза скользнули ко мне и задержались надолго. Взгляд
этот не был ни голодным, ни сексуальным, ничего такого, что я ждала бы от Усны.
Взгляд был задумчивый. Полный догадок, чертовски близко находящихся к правде.
Но один только миг – и все прошло, в глазах светилась только
добрая усмешка. Он шлепнул Аблойка по плечу:
– Ну, пошли подразним королеву в ее логове беззакония.
Аблойк поднялся, нахмурясь.
– Ты понесешь ей такие вести, зная, на что она
способна?
– Она разозлится из-за покушения и на ком-нибудь злость
сорвет, но остальное... – Усна обнял его за плечи. – Другие новости
ей понравятся.
Он подтолкнул Аблойка вперед, и все потянулись за ними. Усна
оглянулся на меня через плечо:
– На твоем месте, принцесса, я бы опасался, что она
запрет тебя в магическом круге, как зверя в клетке, и станет посылать нас
одного за другим, чтобы узнать, скольким ты сможешь вернуть... – Он приложил
к губам рукоять меча, как прикладывают палец, говоря: "Ш-ш". –
А, это тоже прибережем для ушей королевы.
Усна скользнул вперед, прижимая к себе Аблойка за талию, и
его пятнистая спина нам всем указывала путь.
Глава 27
В покои моей тетушки вели черные двери – единственные черные
двери во всем ситхене. Сделанные из блестящего, невероятно черного камня, выше
самого высокого из стражей и шире того танка, что мог бы проехать по входному
коридору.
Двери выглядели как обычно – весьма зловеще, а вот двое мужчин
на страже у дверей обычными не казались. Во-первых, стражи редко оставались по
эту сторону дверей. Королеве нравились зрители, особенно когда зрители не могли
превратиться в участников, как бы им того ни хотелось. Иногда стражи ждали
снаружи окончания аудиенции, чтобы потом проводить визитеров, – но я
почему-то была уверена, что сейчас дело в другом. Считайте это догадкой, но я
поклялась бы, что стражи здесь по мою душу. Что дало мне повод так думать? Да
то, что они были голые, если не считать сапог до колен и кожаных перевязей для
мечей и кинжалов.
– Мотив прослеживается, – заметил Рис.
Я согласилась. Они не только были еще менее одеты, чем
Готорн и Иви, но оба были к тому же божествами растительности. Адайр
по-прежнему носил свое истинное имя: "адайр" означает "дубовая
роща". Кожа у него была золотистая, как пробивающийся сквозь листья
солнечный свет, – такая кожа у нас называется "поцелованная
солнцем" и у благих встречается чаще, чем у неблагих. Каштановые волосы,
раньше доходившие до пят, оказались коротко острижены, короче, чем у Аматеона,
почти на полфута. Кто-то так его обкорнал, что и не догадаться было, какая
красота еще недавно обрамляла золотистое тело.
Аматеон сказал, будто отвечая на мой вопрос:
– Не я один отказался, принцесса. Она начала свой...
урок с Адайра.
Глаза у Адайра были тремя кольцами желтого и золотого,
словно на солнце глядишь. Эти глаза смотрели на нас без всякого выражения.
Когда-то Адайра изгнали из Благого Двора за слишком нелицеприятные высказывания
о короле, и он предпочел Неблагой Двор изгнанию из волшебной страны. Но обычаи
темного двора он душой так и не принял. Он жил среди нас, стараясь оставаться
невидимкой.
Я проговорила тихонько:
– Я знаю, почему ты не хотел оказаться в моей постели,
но с Адайром мы не ссорились.
– Он хочет оставаться в стороне, принцесса. Не
ввязываться в этот спор.
– Нейтральна в этом мире только Швейцария.
– Он это уяснил.
Второго стража одевал плащ светло-золотистых волос. Завеса
волос открывала серовато-белую кожу, не лунно-белую, как у меня, а мягкого
пепельного оттенка. Глубоко посаженные глаза мерцали с узкого лица – глаза
цвета темной зелени со светло-зеленой звездочкой у зрачка, как в звездчатом
самоцвете. Губы у него были самые яркие, самые сочные, самые красивые, какие
можно найти при обоих дворах – на мой вкус. Форме и цвету его губ позавидовала
бы любая женщина, только самая яркая и алая помада могла дать похожий оттенок.
Его звали Бриак, хотя сам он предпочитал зваться Бри. Бриак – всего лишь
вариант имени Брайан, никаких указаний на растения или земледелие в нем нет. Я
знала, что Бри – кто-то из богов растительности, хотя бы в прошлом, но имя
никаких его тайн не выдавало.
Бри улыбнулся, когда мы подошли ближе, – невероятно
красными губами, отвлекающими от самоцветов-глаз, от занавеса волос, даже от
длинной его наготы. Его тело среагировало на мой взгляд, словно одного моего
появления хватило, чтобы его возбудить.
Тело Адайра осталось так же немо, как и его глаза. Повезло
ему, что я – не моя тетушка, потому что она нередко расценивала отсутствие
невольной реакции как личное оскорбление. Я так не посчитала. Потеря волос как
минимум глубоко ранила гордость Адайра; и не знаю, через что еще заставила его
пройти моя тетушка, чтобы он пожелал встать здесь в таком виде, ожидая меня.
Точно могу сказать, что он был зол. Злость и смущение – не такие уж хорошие
афродизиаки. Тетушка никогда этого толком не осознавала.
Бри по-птичьи склонил голову к плечу, улыбка померкла.
– Вы не выполнили свою обязанность при принцессе?
– Принцессу пытались убить, – сказал Дойл.
Улыбка пропала совсем.
– Кровь...
– А ты думал, откуда она взялась? – холодно
спросила я.
Он пожал плечами и улыбнулся, извиняясь.
– Чужая кровь на лице королевы обычно значит, что она
прекрасно провела время. Виноват, я то же подумал о тебе.
Он поклонился – волосы плащом свесились вперед – и снова
выпрямился, улыбаясь, с совершенно мужским огоньком в глазах. Огонек этот ясно
говорил, что по крайней мере Бри выполнение обязанностей доставит удовольствие,
несмотря на все побочные неприятности.
