Дойлу не слишком удалось развеять его опасения.
– Двери в королевские покои перетекли по камню, будто
по воде, – объяснил Баринтус, – и за вашими спинами появился альков.
– Вы же помните, что ситхен иногда
перестраивается, – сказал Дойл.
– Но не так быстро, – возразил Адайр.
Теперь, когда я знала, что непосредственной опасности нет, я
решилась осторожненько выбраться из высохшего бассейна. Когда-то здесь бил источник.
По рассказам, над источником росла яблоня. Со стороны она казалась маленькой и
как будто привязанной к каменной стене, как к шпалере, – но когда ты
склонялся к источнику напиться или совершить жертвоприношение, яблоня словно
вырастала у тебя над головой, а за ней угадывались сочные луга. Когда-то под
землей располагались целые миры, населенные фейри. В полых холмах скрывались от
смертных глаз иные солнца, и луны, и луга, и озера, и пруды. Но все это исчезло
задолго до моего рождения. Я видела немало залов с засохшими деревьями и
мертвой травой, и все это покрывала вековая пыль.
Я потрогала дерево – его крона распласталась по стене,
отстоявшей от меня не больше чем на полметра. Деревце казалось совершенно
мертвым на ощупь, но ломкие листья еще сохранились кое-где на ветках, а ствол
был слишком мощным для яблони чуть выше моего роста.
Я едва помещалась в нише, обеими ногами стоя на кромке
засыпанного галькой бассейна. Адайр спиной перекрыл почти весь проем, только
над головой оставался небольшой просвет. Баринтус в эту арку не прошел бы.
Свет Адайра начал меркнуть, постепенно сменяясь красным,
словно где-то в районе его ягодиц садилось солнце. Мое белое сияние тоже
тускнело, но у меня свет просто слабел и гас. У Адайра же тело окрасилось
багрянцем, точно как закатное небо.
Адайр шагнул наружу – всего только шаг сделал. Я все еще
могла потрогать его пониже спины. И стоило мне это сделать, как под кожей у
него полыхнул ярко-красный свет, Адайр сдавленно вскрикнул. Едва ощутимое
прикосновение будто сбило его с ног, он схватился за стену.
Когда он обернулся ко мне, глаза у него снова были
трехцветными, ярче, чем поначалу, но уже не похожими на маленькие солнышки. Он
с трудом выдавил:
– Что ты сейчас со мной сделала?
Я ощущала его магию на кончиках пальцев, там, где они
коснулись его кожи. Чувствовала ее, тяжелую и густую, словно яблоневый сок – но
на вид на руке не осталось ничего, только ощущение густой жидкости. Я не знала,
что я ему сделала, так что мне было ответить?
Я потянулась уже к Адайру вернуть ему магию, но что-то меня
остановило – вдруг стало ясно, что надо делать. Я подошла к высохшему источнику
и встала перед ним на колени. Рядом в ворохе сухой листвы лежал треснувший
деревянный кубок. Растрескался от старости и от того, что им перестали пользоваться.
– Мередит, нам пора к королеве, – позвал Баринтус.
– Подожди немного, Баринтус, – сказал Дойл.
– Ты открыла дверь, когда я отвлекся, – заявил
Адайр. – Ты меня нарочно обманула!
Я взяла треснувший кубок – обеими руками, потому что ручек у
него не было, а держать его одной рукой мне было неловко, руки слишком
маленькие, – и поднесла его к камню, откуда когда-то била вода. Почему-то
я точно знала, где был источник, знала, хоть никогда и не видела. Я дотронулась
кубком до камня чуть-чуть ниже отверстия.
– Отсюда не набрать воды, принцесса, – сказал
Адайр.
Не обращая на него внимания, я прижала кубок к камню и
послала скопившуюся в пальцах силу в темную щель, размазала по трещине, будто
невидимое масло – густое, жирное. Тут же я сообразила, что размазывать
полагалось иную жидкость, менее метафизическую, но годилась и эта – она тоже
была частью существа Адайра. Частью его силы, его мужества. Мужской энергии,
которая должна коснуться отверстия в скале, как отверстия женщины. Мужское и
женское, чтобы зародилась жизнь.
Я призвала свою силу, кожа у меня заблистала серебряным и
белым сиянием, и как только моя магия коснулась магии Адайра там, где она легла
на камень, из щели брызнула вода, полилась в треснутый кубок.
Кто-то сказал:
– Королева идет!
Адайр схватил меня за руку:
– Ты меня обманула!
Он вздернул меня на ноги, повернул лицом к себе – и вода
выплеснулась из кубка ему в удивленное лицо, на голую грудь, потекла по телу
чистыми светящимися струйками. Он отпустил меня, глаза широко распахнулись.
Кубок у меня в руках оказался вырезан из светлого дерева и
отполирован до блеска. Дерево покрывали изображения плодов и цветов, и из
дивного переплетения лоз и листьев выглядывали мужские лица. Там был не один
зеленый бог, а множество – как в детской картинке-загадке. Другую сторону кубка
украшало изображение женщины, волосы плащом струились у нее по телу. Рядом с
ней бежала собака, а по другую сторону стояло дерево, все в плодах. Она
улыбалась мне с резного кубка – мудрой, понимающей улыбкой, как будто она знала
все, что только хотела я знать.
Дойл проговорил неуверенно:
– Королева ждет нас в своих покоях, Мередит. Ты готова?
Я снова опустилась на колени и увидела, что вода, чистая и
свежая, льется уже в бассейн. Ворох листвы, годами скопившийся мусор делись
куда-то. Бассейн оказался круглым углублением, выложенным гладкой речной
галькой. Я погрузила кубок в воду, и она забулькала веселее, словно стремясь
поскорее наполнить сосуд. Только когда вода потекла через край, прохладными
пальчиками пробежала по рукам – только тогда я встала.
Я стояла, держа наполненный под самый край кубок, вода
выплескивалась мне на руки, затекала под рукава жакета. Вода была полна силы,
тихой, гудящей силы. Внутренним зрением я видела сияние силы в воде, и
деревянный кубок светился у меня в голове белой звездой.
– Кому назначен этот кубок? – спросил Дойл.
– Той, кто нуждается в исцелении, хоть сама о том не
ведает. – В голосе моем отдавалось сияние, исходившее от кубка.
– Я спрашиваю еще раз, для кого этот кубок?
Я ему не ответила, потому что он сам знал ответ. Все вокруг
знали. Кубок предназначался Королеве Воздуха и Тьмы. Он ее очистит, исцелит,
изменит. Я знала, что кубок – для нее, но станет ли она из него пить – не
знала.
Глава 28
Андаис стояла посреди спальни, вся из лунного света и тьмы.
Белая кожа королевы светилась, будто внутри ее тела взошла полная луна,
разливая вокруг мягкое сияние. Волосы – как водопад чернее ночи; только когда я
смотрела краешком глаза, в них вспыхивали светлые звездочки, а когда смотрела
прямо – сплошная мерцающая чернота, непроницаемая для любого света, сердце
самой глубокой, самой пустынной бездны. Та пустынная темнота, в которой нет ни
тепла, ни жизни.
Три серых кольца ее глаз сияли, но приглушенно, словно не
собственным, а отраженным светом. Как будто серые грозовые тучи, освещенные
дальней зарницей. Широкое наружное кольцо было свинцового цвета небес, готовых
вот-вот пролить свой гнев на землю, на всех нас.
