Андаис подняла белую руку с тщательно накрашенными ногтями и
махнула в сторону Эймона. Он покачнулся и невольно схватился за стену ниши –
или он упал бы прямо на того, кого хотел защитить. Пальцы у него побелели от
усилия, с которым он старался удержаться от падения. Магия королевы затопила
комнату, похожая на предгрозовую духоту, когда воздух такой плотный, что его
едва вдыхаешь. Давление росло и росло, пока не стало больно дышать, грудь у
меня едва преодолевала тяжесть магии королевы. Стоило Андаис захотеть – и она
сгустила бы воздух так, что все задохнулись бы, по крайней мере я задохнулась
бы. Сидхе так не убьешь.
Андаис резко сжала руку в кулак, и руки у Эймона задрожали в
попытке выстоять наперекор ее силе. Он выдавил сквозь стиснутые зубы:
– Не надо, моя королева!
Пальцы у него поехали по стене, он терял опору, и тогда он
вонзил пальцы прямо в камень с силой, когда-то позволившей сидхе завоевать чуть
не всю Европу. Камень крошился у него под пальцами, но ему удалось пробить
дыры, за которые можно было держаться. Дыры немедленно наполнились кровью,
кровавые струйки потекли по стене. Он изранил все пальцы, но удержался.
Мне каждый вдох давался таким усилием, словно на груди лежал
огромный груз. Я не могла хоть раз вдохнуть нормально. Кубок выпал у меня из
рук, и я осталась на ногах только потому, что Гален меня подхватил. Никогда еще
я не испытывала на себе магию королевы такой силы. Никогда.
Она медленно пошла к Эймону, посылая перед собой волну
магии, словно толкая огромной невидимой рукой. Я знала по опыту, что эта магия
тем сильней, чем ближе к тебе находится королева.
Эймон задрожал всем телом, кровь потекла быстрей, собираясь
в красные ручейки, стекая в кровавые лужицы. От усилия, с которым он
противостоял магии, сердце у него бешено забилось, перегоняя кровь, выталкивая
ее из пальцев.
У меня перед глазами поплыли серо-белые звездочки. Кто-то
схватил меня за руку – я не видела кто. Коленки у меня подогнулись, мрак
застлал глаза, и я повисла на руках у стражей. Воздух стал твердым, я не могла
им дышать.
В глазах чуть посветлело, и я судорожно вдохнула и тут же
зашлась в приступе кашля, едва не переломившем меня надвое; упала бы, если б
меня не держали. Когда кашель прошел, вокруг опять посветлело, и воздух
прохладой обдувал лицо. Я дышала. Гален обеими руками держал меня за правый
локоть, Адайр за левый и еще за талию, а ноги мои пытались вспомнить, как
стоять на земле.
Я решила, что королева куда-то ушла, но ошиблась. Она стояла
вплотную к Эймону, всю свою магию направив только на него. Она собирала магию
все более узким пучком, пока все помещение от нее не очистилось.
Эймон еще держался за стену. Рот у него широко открылся, но
не для глотка воздуха, глотать воздух – это все же дышать, а я сомневаюсь, что
ему это удалось бы. Королева могла обрушить на противника сотни атмосфер, она
сам воздух превращала в оружие. Я всегда знала, что ее все боятся, но пока я не
увидела ее силу в действии, я не понимала, что не одной только безжалостностью
она тысячелетиями удерживала власть. Я смотрела в глаза стражей, величайших
воинов сидхе, – и видела страх в их глазах.
Они ее боялись. Боялись по-настоящему.
Андаис расхохоталась – диким, пугающим смехом, предвестником
страданий и смерти.
Пока я была без чувств, она вынула клинок. И теперь она
приставила его к груди Эймона и резанула, словно по кусту, росшему у нее на
дороге. Я ждала фонтана крови, но воздух настолько сгустился, что кровь не
брызнула – она едва сочилась, так что Андаис успела нанести десяток ран, пока
первая начала кровоточить.
– Да поможет нам Мать, – совершенно безжизненным
голосом проговорил Дойл. Он стоял почти прямо передо мной. Это он заслонил меня
от королевы, когда она пошла к Эймону. Дойл вздохнул и оглянулся на стражей с
непонятным мне выражением в глазах.
Рис вздохнул в ответ:
– Терпеть это не могу.
– Как и все мы, – откликнулся Холод с другой
стороны от меня.
Я оказалась способна заговорить:
– Что вы хотите сделать?
Дойл качнул головой:
– Времени нет объяснять.
Его черные глаза смотрели уже не на меня, а на Эймона и
королеву. Грудь и живот Эймона разрисовала кровь, сочившаяся из множества
мелких порезов. На груди открытыми ртами зияли глубокие раны. На боку рана была
так глубока, что сквозь кровь белым блестели ребра.
– Нет времени, – повторил Дойл и бросился к
королеве.
Холод шагнул за ним, и Рис тоже, взглянув на меня на
прощание:
– Это только выглядит так страшно. Ты помни, на нас все
заживает.
У меня вдруг быстро забилось сердце. Что они хотят сделать?
Я шагнула вперед, но Гален с Адайром удержали меня за руки. Только что их
поддержка была мне нужна и вдруг стала ловушкой. Они не давали мне упасть, но и
пойти мне не давали.
– Пусти меня, Гален!
– Нет, Мерри, нельзя. – Он говорил, не глядя на
меня, глаза у него были прикованы к Эймону. Высокий красавец Эймон на глазах
превращался в груду мяса. – С ними ничего не случится.
Тон у него был совсем не такой уверенный, как слова. Я
повернулась к Адайру:
– Пусти меня.
Адайр покачал головой:
– Нет, принцесса. Ты не должна вмешиваться, я не
отпущу.
– Конечно, не отпустишь, – заметил Бри, шагая мимо
нас в вихре золотистых волос. – Так тебе не придется идти нам на помощь.
– На помощь в чем? – спросила я, переводя взгляд с
тревожного, захваченного происходящим лица Галена на Адайра, не решавшегося ни
встретить мой взгляд, ни посмотреть на королеву, на куски нарезающую Эймона.
Дойл уже был на расстоянии вытянутой руки от королевы. Его
бас разнесся по залу:
– Мы вернулись, моя королева.
Она его словно не услышала, весь мир сошелся для нее на
окровавленном клинке в ладони и на теле, которое она резала.
– Моя королева! – Дойл положил черную ладонь на
белое плечо – чуть выше места, докуда белую кожу запятнала кровь.
Она повернулась к нему так быстро, что глаз едва успел
уловить движение. Клинок блеснул серебром, из руки Дойла дугой плеснула кровь.
Я выкрикнула его имя, не успев подумать. Королева изумленно
оглядела спальню, пытаясь меня найти, но Дойл загородил ей обзор, и она опять
его ударила. И еще раз – прежде чем Рис вышел вперед. Я не слышала, что он ей
сказал, но цели он достиг. Она ударила его. У него всего лишь плечи чуть
согнулись от боли, он не вскрикнул – но дернулся назад, пытаясь уйти от удара.
Ей это не понравилось. Она попыталась ударить Риса, бешено размахнувшись, но перед
ней вдруг очутился Аматеон. Она пропорола ему руку от плеча до запястья. Он
пошатнулся и повернулся, пытаясь прикрыть руку, – она всадила нож ему в
спину, и он упал на колени. Глаза у него широко открылись от боли, и еще что-то
в них было: смирение.
