За камерой – то есть из-за зеркальной рамы – прозвучал
низкий голос:
– У нас тут все болтают о том, что Китто стал сидхе. Не
все фейри светятся от магии или секса. Гоблины, к примеру, не светятся.
Кураг вдвинулся в поле зрения. Не такой высокий, как
большинство сидхе, зато заметно шире – плечи у него шириной были чуть ли не в
рост Дойла. Кое-кто из крупных гоблинов мог побороться за звание лучшего
тяжелоатлета волшебной страны. Три глаза Курага, после того, что творилось на
лице его жены, оставляли впечатление некоторой... незавершенности. Кожа у него
была болезненно-желтая, цвета старых струпьев – или, может, пожелтевшей бумаги,
хрупкой настолько, что рассыпается в руках. И вся покрыта шишками, буграми и
выростами, что среди гоблинов считалось очень красивым.
В наросте на его правом плече торчал еще один глаз. Бродячий
глаз, как говорили гоблины, потому что он убрел с лица. Прочие глаза Курага
были желто-оранжевые, а глаз на плече – фиалковый, с черными загнутыми
ресницами. На груди, немного сбоку, улыбался рот – вполне подходивший к этому
глазу, с красивыми губами и ровными, почти человеческими на вид зубами. Мне
приветственно помахали две ручки с бока Курага, по соседству с этими глазом и
ртом. Я помахала в ответ и сказала:
– Привет тебе, Кураг, царь гоблинов. Привет и тебе,
близнец Курага, плоть царя гоблинов.
Эти отдельные части принадлежали близнецу-паразиту,
заключенному в теле большого гоблина. Рот мог дышать, но говорить – уже нет.
Глаз и руки Курагу не подчинялись. Когда я была ребенком, я играла в карты с
этими ручками, пока мой отец с Курагом занимались делами. Мне стукнуло
шестнадцать, когда я сообразила, что в теле Курага заключен еще один мужчина,
еще одна самостоятельная личность.
;Тогда же Кураг продемонстрировал мне собственное мужское
достоинство и достоинство своего близнеца. Он думал, что два пениса меня впечатлят.
Ошибался.
После этого случая я никогда не чувствовала себя с Курагом
вполне комфортно. Одна мысль о том, что кто-то может быть пойман в ловушку
чужого тела, не способный говорить, или идти куда хочется, или даже выбирать
сексуальных партнеров себе по вкусу, наполняла меня ужасом как никакой другой
генетический каприз в щедром на такие причуды мире фейри.
С того времени, как я поняла, что лишние части тела Курага –
это отдельная личность, я здоровалась с ними обоими. Насколько мне известно,
так больше никто не поступал.
– Привет тебе, Мерри, принцесса сидхе. – Кураг
бросил взгляд на свою царицу, и она скатилась с большого кресла. Живенько,
чтобы ему не пришлось намекать еще раз. Кураг не постеснялся бы залепить ей
затрещину, если бы она промедлила. Собственно, он никогда не стеснялся залепить
затрещину кому угодно, если тот имел несчастье ему не угодить. Гоблины его
боялись, а их напугать не так уж легко.
Он умостился в кресле, крякнувшем под его коренастой мощью.
Я не хочу сказать, что Кураг был толстым, – совсем нет. Он был просто
крепко сбит.
– Мы целый месяц все судили да рядили, но додумалась
первой Крида. Если Китто – не сидхе, то нам с тобой и говорить не о чем.
– Мы сказали тебе, что он – сидхе. Сидхе могут играть
словами, но лгать впрямую нам запрещено.
– Скажем так: нам хотелось бы увидеть своими глазами.
На лице у него появилось выражение, свидетельствовавшее, что
он был много умнее, чем прикидывался, и желания управляли им в гораздо меньшей
степени, чем казалось. В мощном теле прятался изощренный ум. Обычно он это
скрывал, но сегодня выглядел странно серьезным и очень деловым. Мне стало
интересно, что же вынудило Курага отказаться от заигрываний.
Я чуть не спросила вслух, но поняла, что это было бы
ошибкой. Фейри не показывают собеседнику, что того легко прочитать. В
особенности если собеседник – царь. Весьма неразумно давать понять монарху –
любому монарху, – что ты его видишь почти насквозь.
– Что это у тебя на уме, Кураг?
Его взгляд переместился с меня на Риса, который встал рядом
со мной.
– Вижу здесь нашего белого рыцаря.
На этом месте Рис обычно включался, словно кнопку нажали:
"Я не твой белый рыцарь!" Сейчас он только улыбнулся.
Кураг нахмурился. Похоже, ему не нравилось, чтобы его
маленькие оскорбления пропускали мимо ушей. Он протянул в сторону большую
желтую руку, и Крида подошла на зов. Кураг сгреб ее одной левой, словно она
весила не больше котенка, и усадил себе на колени.
– Крида страдает по вкусу плоти сидхе. Ей не довелось
трахнуть белого рыцаря, пока он был у нас.
Я скорее ощутила, чем увидела, как напрягся Рис. Пропустить
мимо ушей такое он не был готов. Я слишком многого от него потребовала.
Проклятие.
Но я недооценила Риса.
Он сел на кровать. Я оглянулась и увидела, что он наклонился
вперед, из-за чего халат распахнулся на белой груди – белое, окруженное белым:
словно отполированная слоновая кость, завернутая в облачко. Ноги он поставил на
раму кровати, так что полы халата тоже слегка разошлись, открывая немного, но
дразня обещанием: вот еще одно коротенькое движение – и откроются ноги, бедра,
все.
Тихий звук привлек мое внимание к зеркалу. Крида постанывала
на высокой ноте. Звук, видимо, задумывался как соблазнительный, но получился
совершенно животным. Причем животное это было не из тех, что носят мех. Явно
слышалось что-то от насекомых.
– Хочешь нам чего-то показать? – спросил Кураг.
Рис только улыбнулся.
Кураг сузил глаза. Я увидела, как по лицу пробежала первая
вспышка гнева. И поняла, что поддразнивание со стороны Риса может нам дорого
обойтись. Очень дорого.
Дойл сделал шаг в звенящую тишину, оттолкнувшись от столбика
кровати, к которому прислонился, наблюдая представление, и встал ближе к Рису,
хотя рядом со мной места было предостаточно. Он был гораздо менее одет, чем
Рис, да чуть ли не гол, но ни царица, ни сам Кураг его дразнить не решались.
Дойл по-прежнему оставался Мраком Королевы – или просто Мраком. Гоблины могут
говорить что хотят, но тьмы они боятся, точно как все.
– Подходит время для нашего визита, Кураг, царь
гоблинов, и нам нужно знать, можем ли мы посетить твой ситхен. Украсит ли
принцесса Мередит собою двор гоблинов, или вы обойдетесь без украшения? –
Дойл прислонился к темному дереву кроватного столбика всем своим длинным черным
телом. Обычно он держался прямо, почти по стойке "смирно", но сейчас,
видимо, играл на публику, как и Рис. Руки он скрестил на груди, и кольцо в
соске блистало серебром. Он даже ноги скрестил в лодыжках. Плавки настолько
совпадали по тону с кожей, что он казался голым. Я-то знала, как потрясающе он
выглядит на самом деле без этого последнего клочка материи, но гоблины не
знали.
Крида снова издала свой горловой стон. Она вытянула вперед
сразу три руки, словно надеялась дотянуться до Дойла.
