– Есть и другие способы инициации.
– Ты не выстоишь в рукопашной с гоблином, Мередит.
– Кураг разрешил нам помогать принцессе в инициации его
людей, – сказал Дойл. Он тронул меня за руку, и у любого другого я сочла
бы этот жест нервным. Но это был Мрак королевы. Дойл не нервничает.
– Вряд ли кто-то согласится драться с тобой или с
Холодом. Выбирать станут тех стражей Мередит, кого будут надеяться победить.
Гоблины попытаются убить твоих людей. – Андаис повернулась ко мне: – Как ты
надеешься этого избежать?
– Рыцарей стану выбирать я. У гоблинов права выбора
поединщика не будет, – ответила я.
– И ты выберешь Мрака или Холода?
– Наверное.
– С ними большинство откажется драться. Так что
повторяю вопрос: ты намерена переспать со всеми гоблинами, кто выстроится в
очередь в надежде попробовать твое сияющее мясцо?
– Я сделаю, как пообещала.
Королева расхохоталась.
– Даже я не падала так низко, чтобы спать с гоблинами.
Не думала, что у тебя хватит на это духу.
– Тебе понравился бы секс с гоблинами. Они любят играть
жестко.
Она посмотрела мне за спину. Я поняла, что она глядит на
Китто, который старался одновременно и держаться ко мне поближе, и не быть
незаметным, насколько это возможно.
– Для моего представления о жесткой игре он больно уж
хрупок.
Китто передвинулся подальше мне за спину, отгородившись еще
Дойлом и Галеном. Я чуть шагнула вперед – только чтобы привлечь ее внимание к
себе.
– Когда приходится заранее обговаривать, что любовник
не должен откусывать у тебя кусочки мяса, – думаю, это достаточно жестко.
Она опять посмотрела мне за спину на краешек лица, который
Китто оставил на виду. И вдруг прыгнула вперед и крикнула: "Бу-у!"
Китто забился за меня, а потом попятился в толпу прочих стражей, только бы
оказаться подальше от королевы.
Андаис расхохоталась:
– Сама свирепость!
– Не стоит его недооценивать, – сказала я.
– Я позову слуа. А ты – гоблинов. – Она склонила
голову набок, как углядевшая червяка птица. – Слуа я призову с любого
расстояния, я их королева, но вот как ты будешь звать гоблинов?
– Сперва попробую зеркало.
– А если не выйдет?
– Воспользуюсь магией клинка и крови.
– Древний способ.
– Но действенный.
Она кивнула и на миг прикрыла глаза.
– Слуа придут на мой зов. Я дозволяю тебе
воспользоваться моим зеркалом, чтобы привлечь внимание Курага.
– Ты, кажется, сомневаешься, что мне это удастся.
– Он не прост... для гоблина. Не факт, что он захочет
встревать в дрязги знати Неблагого Двора.
– Гоблины – пехота наших войск. Кураг может изображать
безразличие к спорам сидхе между собой, но пока он принадлежит к Неблагому
Двору, никуда ему от наших дрязг не деться.
– Он так не думает, – заметила Андаис.
– Оставь Курага мне, – попросила я.
– Ты кажешься весьма уверенной. Помнишь, что спать тебе
с ним нельзя? У него жена есть.
– Иногда обещание ценится сильней, чем его исполнение.
– Ты не имеешь права предлагать ему то, что запрещается
нашими законами.
– Курагу наши законы отлично известны, не сомневайся.
Он забывает их, только когда ему это выгодно. Он знает, что я ему предлагаю не
секс.
– А что же?
– Пусть поможет мне отмыться.
Королева нахмурилась:
– Не понимаю.
И она правда не понимала. Потому что если Кураг законы сидхе
знал, то о нашей королеве и законах гоблинов нельзя было сказать того же. Это я
знала, что гоблины превыше всего на свете ценят телесные соки. Плоть, кровь,
секс – в совмещении этого для гоблинов скрывался идеал. Я намеревалась
предложить гоблинам два компонента из трех, а главное – ощущение, хоть и не
вкус, плоти сидхе. Я бы сказала, что предложу гоблинам все три компонента, но я
была не так глупа. Гоблинское представление о плоти – это кусок мяса в желудке
или в банке на полочке.
Глава 32
Придворные сплетни уже меня похоронили. Кое у кого при дворе
был доступ к телевидению, а там весь вечер крутили сюжет о пресс-конференции.
Стрельба, раненый полицейский и напоследок Гален со мной на руках, по лицу у
меня бежит кровь. Людские СМИ сообщили только, что меня усадили в лимузин и что
сообщений обо мне из больниц не поступало. Нам некогда было с кем-то
связываться, так что даже наш карманный пресс-агент Мэдлин Фелпс не знала, что
ей говорить. Стражи нас встретили прямо у двери и сразу отвели к королеве.
Больше никто нас не видел. Никто даже не знал, что мы вообще прибыли.
Королева и ее стражи смыли кровь и переоделись к пиру. Она
войдет в зал как ни в чем не бывало в окружении своей свиты. Займет трон. Эймон
сядет на трон консорта. Трон принца и его сторона возвышения останутся пустыми,
как всегда с тех пор, как я уехала, а Кела бросили в темницу.
Дойл войдет в зал с королевой, но не останется при ней. Он
встанет на страже у двери и получит возможность обнюхать всех входящих
придворных. Он будет искать магию, отравившую вино. Займи он прежнее место за
троном королевы, это вызвало бы вопросы, но вряд ли кого-то удивит его желание
вернуться на прежнюю службу – вернуться в волшебную страну из ссылки. И никто
не удивится, что Андаис в отместку наказывает его, удалив от своей царственной
особы.
Ни королева, ни ее свита отвечать на вопросы не будут.
Собственно, предполагается, что она вообще не откроет рта. Будет игнорировать
все и всех, пока кто-то не наберется смелости подойти к трону и попросить
разрешения заговорить. Это будет знаком для меня, и я войду в дверь со своей
свитой, по-прежнему покрытая кровью с ног до головы. Не своей кровью – что
лучше всего прочего докажет, что я достойная наследница Андаис. Кто-то из моих
мужчин отмоется, другие останутся как есть – зависит от того, захотят ли они
участвовать в представлении.
Нас оставили ждать в передней у больших дверей в тронный
зал. Тишину нарушал только шелест, словно огромная змея ползала по потолку и
стенам, – но исходил он не от рептилии. Комнату заполонили вьющиеся розы.
Они сохли столетиями, пока не превратились в голые утыканные шипами стебли, но
моя магия и моя кровь пробудили их. Сейчас, несколько месяцев спустя, стен было
не различить за густой зеленью листвы и свежими побегами. Повсюду цвели
огромные алые цветы, их аромат перенасытил воздух, мы словно в море духов
стояли. Розы двигались в полумраке комнаты, и слышен был звук трущихся друг о
друга стеблей и листьев. Шевелящаяся масса мяла цветы, и на нас сыпался дождь
алых лепестков. Я помнила, что шипы – те, что повыше, у потолка, –
размером были с хороший кинжал. Эти розы никто не посчитал бы обыкновенными.
Они служили последним барьером на пути врага. Правда, теперь, когда большинство
прежних врагов с радостью здесь привечали, розы стали скорее символом, чем
настоящей угрозой.
