Он отметил их всех. Двое – уничтожают гарнизон Южных ворот. Двое идут по улицам. И еще один – пожирает кого-то на втором этаже маленького здания. Запихивает куски в рот, глотает, словно ящерица.
Тэо сорвался с каната, сизым вихрем пронесся по истончившемуся городу, по его внутренней изнанке, такой, какой его не видел никто из живущих. Башни из дыма, дома из пепла, дороги из серебряной пыльцы. Он ворвался в дом, развалив стену, сгреб взвизгнувшего демона, воткнув большие пальцы рук в его глазницы. Отбросил в сторону ртутную лужу, закипевшую на поверхностях, сорвался в окно на сотканном из мрака плаще.
Гарнизон. Здесь все было куда хуже. Тела. Бойня.
Шаутты словно ждали его, напали вместе. Разом. Ловко, синхронно, пытаясь схватить, спеленать.
Он танцевал между ними, крутя колесо. Обратное сальто. Фляк. Аэриал. Прыжок. Упор на руки. Перевернуться. Кувырок. А затем удар.
Пружина был им ровня сейчас.
Нет. Не ровня. Сильнее. Ибо знал их слабые стороны. Страхи. Чувствовал неуверенность и боль от потери. Он был милосерден к ним. Жалел их за то, что они навсегда потеряли из-за той стороны. Из-за того, что Шестеро сделали с ними, изгнав туда. Понимал, что болезнь уже не вылечить, а потому есть только один способ им помочь – сделать для тех, кто некогда был как он, последнюю милость. Подарить забвение. А следом – небытие.
Солдаты атаковали и его, и демонов. Люди сейчас не видели между ними разницы. Между тварями в человеческом обличье и золотоглазым существом из искр и света, с пеплом на плечах. Он не отвечал, уворачивался от мечей и копий, укрывался от стрел, не спуская с демонов глаз.
Ранил одного. Догнал. Добил: растирая о брусчатку, пока не задымилась ртуть. Второй все же задел его. Пробил плечо навылет черным острым жалом, в которое обратил руку. Тэо оторвал эту руку, сжал демона, ломая голову, и кипящая ртуть плеснула во все стороны.
На него, пережившего это, и на людей – погибших, стоило лишь на них упасть шипящей крови лунных людей.
В левой лопатке собиралась боль, позвоночник пронзило раскаленными иглами. Но он не остановился. Отыскал того, кто шел к площади Лета.
И убил, прося прощения за то, что приходится делать.
Последний из демонов вскинулся, отвлекаясь от человека с секирой, и, поняв, что сейчас будет, сбежал. Рассыпался тенями, растворился в них…
Секира рухнула Тэо на голову, и он схватил древко, остановив страшный удар, словно это была соломинка, которой машет несмышленый младенец. Широкое лезвие застыло в дюйме от его лица.
Дэйт продолжал давить еще несколько секунд, прежде чем узнал его.
– Проклятье! Я думал, ты один из них.
– Мне нужна помощь, милорд…
На площади слышались крики. Теперь уже многие заметили зарево, поднимавшееся над гаванью.
– …Защити тех, кто в «Радостном мире».
– Я не справлюсь с шауттами.
– Это сделаю я. Улицы пока чисты, все оставшиеся демоны – в порту. Просто найди Мьи. Мьи, – повторил Тэо. – Ты помнишь ее?
– Да.
– Найди ее и вместе с теми, на кого она укажет, уведи в наш дом. Там их защитят.
– Хорошо. Обещаю. А ты позаботься, чтобы до нас не добрались демоны.
Дворец кипел и бурлил. Гвардейцы, облаченные в тяжелые латы, вооруженные до зубов, стояли на каждом перекрестке, факелы и свечи зажигались во всех коридорах и комнатах.
Теплый свет сейчас вызывал лишь тревогу. Никто не знал, в какой момент он сменится на ярко-синий.
Шерон с Мильвио находились в зале, где когда-то указывающая разговаривала с герцогом первый раз. Дверь в сад открыта, далеко за рекой пел одинокий соловей, синее зарево в порту ослабло, но не исчезло.
– Мы будем охранять его? – спросила указывающая.
– Это не твоя задача. И не думаю, что в охране есть смысл. Шаутты уже нанесли удар. Теперь Треттини осталась без поддержки Алагории.
– Мы что-нибудь придумаем.
В его глазах была грустная ирония.
– Никогда не знал магии, способной воссоздавать потерянный флот из головешек. Нет. Эта дорога утрачена. Нам придется идти в бой без союзников.
– А Кар? Мы не видели его все это время. Ты не думаешь, что появление шауттов связано с ним?
Мильвио покачал головой:
– Нынешняя Треттини его детище. Он не пустил бы в цветущий сад гниль.
– Даже ради нее?
Он понял, о ком говорит Шерон.
– Не знаю… – наконец признал Мильвио. Хотел сказать что-то еще, но вошедший слуга быстро произнес:
– Сиор. Его светлость желает видеть вас. Только вас.
Шерон протянула ему игральные кости:
– Возьми. Они будут не лишними. – Положила тяжелые кубики ему на ладонь. – Защищайте его.
Когда он ушел, Шерон осталась одна. Она ощущала, как усталость после боя все сильнее давит на плечи. Опустилась в кресло, в котором раньше сидел герцог, вытянула ноги и пропустила момент, когда появилась Моника.
Волосы женщины были скручены в пучок. Вместо привычной элегантной одежды она облачилась в темно-серый мужской костюм. На широком поясе висят два кинжала.
Шерон чуть прищурилась, изучая лицо бывшей гимнастки, но не пошевелилась.
– Полагаю, герцог не звал Мильвио к себе. Примитивный способ, но срабатывает постоянно.
– Господин Кар приглашает вас.
– «Госпожа». Ты забыла добавить «госпожа». Разве это мне надо обучать служанку хорошим манерам?
Та чуть нахмурилась, но не стала артачиться:
– Господин Кар зовет вас, госпожа.
– Господин Кар, кажется, не понимает последствий грядущей ссоры. Ради господина Кара и господина Мильвио я, пожалуй, останусь на месте. И тогда у них не появится повода убить друг друга. Ступай.
Моника раскрыла ладонь и показала Шерон рыжий локон.
– Лучше вам ответить на приглашение, госпожа.
Она помнила все пути. Все секретные ходы. Тайные тропы, по которым ее водил Бретто, до сих пор оставались во дворце. Калитки не заперты, и, возможно, с тех пор ими никто и не пользовался. Во всяком случае, петли скрипели ужасно.
Лавиани была сойкой и за свою жизнь множество раз оказывалась в жилищах сильных мира сего, всегда приходя без приглашения. Сюда же попасть оказалось проще, чем во многие другие места.
Во дворце царило смятение, и стража покинула свои обычные посты. Рыскала в саду, между казарм и где-то наверху. А тут коридоры были либо пусты, либо заполнены случайными, испуганными людьми, и на седовласую женщину мало обращали внимания.
Она шла решительно, быстро, стараясь не бросаться в глаза. Поднималась лестницами, которые, казалось, давно забыла, но стоило ей вернуться, и память ожила.
