Оно было живым, хоть и довольно грязным из-за многотысячного города, порта и реки. Но указывающая, любившая море, прощала ему столь незначительные для нее мелочи. Порой она выходила на ближайший пирс, далеко выдающийся вперед, встречая лицом свежий ветер, едкий от соли и необычайно теплый. Смотрела на огни маяков, стоило начаться вечеру, слушала крики мелких горластых чаек, поражалась опорам Крылатого моста. Высотой с башни Рионы, они остались единственным, что после Катаклизма уцелело от постройки. Мост, который раньше связывал Треттини и Алагорию, «летевший» над изменчивой и прекрасной соленой водной стихией, давно разрушен.
А еще Шерон изумлялась десяткам кораблей, стоявших на рейде, и еще большему их количеству у пирсов.
Она знала, что герцог Треттини строит новый флот, самый огромный в истории этой эпохи.
Но основной целью Шерон было, конечно, не море. Познавая Риону, ближайшие районы, сады, парки, площади и башни, она узнала и о рыбном рынке. Сюда девушка приходила уже не раз и не два.
Меркато ди Конкилье был уникальным местом. В прошлом он носил иное название, далекое от рынка Ракушек. До Родриго Первого его называли Меркато дели Скьви – рынок Невольников. Именно здесь до смены династии герцогов продавали рабов, отправляя их в южные герцогства. Теперь же, раз в сезон, четырежды в год, по традиции его светлости-наемника, прилавки Меркато ди Конкилье пустели, и место получало название Меркато Мерченарио – рынок Наемников.
Представители лучших наемных отрядов приезжали сюда со всего континента, чтобы найти новых клиентов или же пополнить свои роты отчаянными бойцами.
Но пока здесь торговали рыбой. И Шерон посещала торговые ряды, кои охранял древний символ Треттини – бронзовый кабан, и покупала все, что хотела.
Ее уже знали продавцы – белокожая северянка со странными светлыми глазами и в алом платке, повязанном на голову по рионской моде, с узлом на затылке. Она не боялась, что ее найдут, несмотря на привычное ворчание Лавиани. Здесь, в городе, да к тому же в припортовом районе, слишком много чужестранцев, и никто не показывал на них пальцем.
Шерон, выросшая на берегу моря Мертвецов, дочь рыбака и жена рыбака, любила выбирать дары водной стихии, ей нравился запах свежих морепродуктов, водорослей, гомон торговцев, холод льда, текущий с лотков.
Она умела их готовить, но ей давно не представлялось такой возможности. Не в походе, а дома, который Бланка предложила им всем считать своим. И вот теперь ей приятно забыть о том, кем она стала, и вспомнить, кем была когда-то. На далекой, ветреной, умываемой ледяными дождями улице Нимада. Когда стряпала на маленьком очаге для отца, потом Димитра и старой Ауши.
На севере указывающая привыкла к другой рыбе. Там вылавливали палтуса, зубатку, треску, сайду, семгу, лосося, люра, пикшу, камбалу, мольву, сельдь, морского шаутта и окуня. Привычные и обычные.
Здесь в первый раз у нее глаза разбежались. Рыбы ярких расцветок, с плавниками, иногда похожими на птичьи крылья. Огромные туши тунцов, угри и глубоководные твари, страшные на вид, но с нежным мясом. Десятки сортов ракушек, устриц, мидий и придонных улиток. Кальмары, каракатицы, осьминоги и существа, названий которых она не знала.
Шерон набирала в большую корзину всего понемногу, несла в дом или нанимала носильщика из рыночных мальчишек – и кормила друзей. Даже Лавиани не отказывалась, хотя и ворчала, что не чувствует вкуса.
В этот раз Шерон взяла с десяток крупных каракатиц и пять широких плоских рыбин с ярко-зелеными пятнами на красной чешуе. Пока выбирала, слушала разговоры. Кто-то обсуждал постройку флота и что первые корабли уже вроде должны направиться в Алагорию. Кто-то радовался, что блокаду с Горла наконец сняли для тех, кто прибывает в Риону или уплывает из нее. А значит, можно распродавать излишки товара или заказывать новые хоть в Карифе, хоть на Соланке. Обсуждали скорое начало фестиваля цирков, которые заняли множество площадей, и спорили о том, кто в этом году возьмет главный приз его светлости. Но больше всего говорили о войне на севере.
Которая незаметно, но слишком уж быстро приближалась к границам Треттини. Слухи о последователях Вэйрэна, о тварях-других, о шауттах, асторэ, Рукавичке, Темном Наезднике. О битвах, проходящих в неизвестных ей местах с названиями, которые ей ни о чем не говорили.
О тысячах погибших. О захваченных городах.
Война пока оставалась незаметной, люди старались не думать о том, что она уже к осени может прийти сюда. Пытались выбросить ее из головы. Думать о конкурсе цирков, о ценах на шелк. Да о чем угодно! Но они не могли обмануть себя в том, что ничего не происходит.
Видели, как строится флот. Как повышаются налоги. И как растет цена на ту же самую рыбу.
Шерон страшилась войны, возможно, больше, чем все торговцы, рыбаки, покупатели и праздношатающиеся зеваки, зацепившиеся языками за очередную новость о победе горного герцога. Она помнила слова Мильвио. Помнила о тысячах мертвых. О мотыльках, падавших, казалось бы, на прочное стекло.
Браслет, теперь ставший частью ее тела, шептал, что подобное грозит кому угодно, но не ей. Но Шерон не желала рисковать. Давать хоть малейший шанс тому, что изменит ее еще сильнее, чем сейчас.
Она не хотела войны. Быть рядом. Чувствовать, как гибнут солдаты. Знать каждого поименно и видеть, как рвутся их нити, уводя на ту сторону. И уже думала о том, что делать, если бои приблизятся к стенам великого города.
Думала, но пока никому об этом не говорила. Ни к чему разрушать дни отдыха друзей мрачными мыслями.
А после Аркуса они отдыхали. Лавиани, словно волчица, рыскала по Рионе, бывало, возвращаясь поздней ночью. Тэо спал при первой же возможности, часто выглядел рассеянным и даже растерянным, похоже иногда теряя связь с реальностью, и тогда его глаза пылали, точно расплавленное золото. Бланка проводила время с Шерон или же сидела в саду, слушая, как звенит протекающий ручей, или просила почитать ей. Книги указывающая покупала на свой выбор в двух найденных лавках, погружаясь в них с головой, с куда большим удовольствием, чем в учебник Дакрас.
И тогда ей казалось, что она снова в Нимаде, разве что море не гремит за окном и не надо закрывать ставни да запирать двери.
Думая об этом, Шерон печально улыбнулась. Несколько лет вне родины – и вот ей уже кажется диким, что на Летосе ночами может вспыхнуть синий огонь. Это стало так далеко от нее.
Так же далеко, как Найли, о которой она порой хотела забыть хотя бы на день. Ибо ощущала полное бессилие оттого, что ничего не может сделать.
Покинув рынок и отказавшись на этот раз от носильщика, она пошла вверх по тенистой улице с высокими платанами. Улица упиралась в оранжевую башню, но указывающая повернула раньше, к площади Лета, за которой через четыре квартала начинался ее район.
Здесь, среди маленьких тратторий, сейчас еще закрытых, ее встретили двое. Один высокий, с седыми висками, щеголял лихими усами. Его товарищ, круглолицый, улыбчивый, с крепкими кулаками, коротконогий, какой-то совершенно нескладный, заступил ей дорогу:
