Моника провела ее через два крыла, а затем коридором, пол которого был выложен деревянным паркетом, отлаченным до зеркального блеска, а потолок словно сплетен из зимнего кружева. Вверх по лестницам, ступени которых укрыты алыми коврами, затем вниз. После – платформа, мягко движущаяся в прямоугольной шахте.
– Магия? – заинтересовалась Шерон.
– Не ведаю, госпожа. Подъемников во дворце много, иначе бы слуги и гости сбились с ног, поднимаясь в башни. Там очень высоко. Эти платформы существуют с тех пор, как здесь жили таувины. Во всяком случае, так говорят.
– Давно ты служишь герцогу?
Женщина если и удивилась вопросу, то ничем этого не показала:
– Уже больше десяти лет, госпожа. Когда-то я оказывала его светлости услуги, но сейчас работаю на одного из советников владетеля. Теперь мне приказано оказывать помощь вам.
– И ты этому рада?
– Я не вижу ничего оскорбительного, если вы об этом, госпожа. Тот, кто приходит служить во дворец Каскадов, обычно понимает, кто отдает приказы и кому следует подчиняться, если, конечно, желает, чтобы Ворота Печатей перед ним не закрылись. Служить здесь – достойная работа. И я хорошо ее исполняю.
В последней фразе была не похвальба, не гордость. В ней звучало достоинство человека, знавшего себе цену.
– Похвально. Я слышала, что у его светлости собственная цирковая труппа и она одна из лучших в мире.
– Вам нравятся представления цирковых?
Шерон отметила про себя слово «цирковые». Интересно, хотя, с другой стороны, это может быть всего лишь дань вежливости, или кто-то из хозяев Моники, увлеченный артистами, не терпит от слуг слова «циркачи».
– Те, что я видела – да. Бродячие цирки и люди, что выступают на площадях.
– В труппе его светлости лучшие. Победители фестиваля, звезды цирков. Каждый из артистов счастлив получить приглашение и остаться в Каскадном дворце, чтобы радовать владетеля и его гостей.
– А ты? – Шерон вспомнила кое-что.
– Простите, госпожа? – не поняла Моника.
– Ты больше не радуешь владетеля и его гостей?
Женщина в платье цвета слоновой кости запнулась, остановилась:
– Как вы?..
– Я выступала сезон в цирке. – И, видя недоверие в глазах служанки, добавила: – Один из перекати-поле, пять фургонов, маленькая труппа.
– И кем вы были? – Моника все еще сомневалась.
– Ассистентка метательницы ножей. И ты знаешь, что цирковые часто рассказывают обо всем, что видели, слышали от других коллег. От них мне известно о талантливой воздушной гимнастке Монике, которая поразила его светлость своим выступлением и была принята в труппу. Это ты?
Слышала она об этом от Тэо. О Монике, которая некогда была рядом с ним и выбрала золотую клетку вместо трясущегося фургона и дороги.
Маска спокойствия на мгновение оставила служанку, в первый раз появилось нечто похожее на искреннюю улыбку, пускай и печальную.
– В прошлой жизни, госпожа, когда мне было девятнадцать. Я выступала во дворце три года.
– А после?
Моника не хотела говорить, но ответила:
– Повредила запястье, и с выступлениями пришлось попрощаться. Но его светлость был благосклонен и позволил остаться. Меня научили другим… – пауза, словно она засомневалась в слове, – трюкам и остались добры ко мне. Я плачу, чем могу, госпожа.
Шерон подумала, что, возможно, Монике до сих пор больно от того, как сложилась ее жизнь. У нее был успех, она жила ради любимого дела. Ведь все цирковые дышат тем, что делают. И вот такой итог.
Из великолепной воздушной гимнастки, акробатки и эквилибристки, мастерством которая, по словам Пружины, ничуть не уступала ему, в служанки.
Она не собиралась ничего говорить сопровождающей о Тэо. Это не ее дело и чужая тайна. Он в городе и, если бы хотел, наверное, нашел бы способ связаться с той, с кем выступал когда-то и делил один фургон. Узнать что-то о ней, встретиться. Моника – это его прошлое и юность. А настоящее сейчас вместе с ним, возле новеньких фургонов «Радостного мира», балансирует у костра на деревянном шаре и смеется, взмахивая руками.
Оставшийся путь, занявший больше получаса, они проделали в молчании.
Дворец был полон слуг и вельмож, Шерон все время видела людей в перпендикулярных коридорах, освещенных залах. Слышала музыку, смех, разговоры. Не единожды проходила мимо гвардейцев, застывших на важных дворцовых перекрестках, у лестниц, подъемников, дверей.
Все, как один, высоченные светловолосые треттинцы с густыми бородами. Вид у них был лихой и пестрый, словно у какого-то отряда прожженных наемников: алые береты, бирюзовые куртки с дутыми рукавами и синими полосами на них, короткие штаны такого же цвета, кобальтовые гольфы и высокие сапоги. Вооружены «бычьими языками» – протазанами с невероятно широкими и длинными клинками – и узкими кинжалами, которым больше подходило название «мечи».
Треттинцы не напоминали истуканов, как стража в Небесном дворце Эльвата. Они следили за ней, провожали глазами, поворачивали головы, оценивали. Шерон не знала, известно ли им, кто она такая, или же солдаты проявляли такой интерес к каждому незнакомцу.
Зал, в который привела ее Моника, оказался размером с площадь Роз. Сотни, если не тысячи свечей освещали каждый угол. Окна распахнуты, закат догорал, а небо остывало.
Гвардейцы и здесь стояли вдоль стен. Человек двадцать, Шерон не считала. Моника остановилась у входа, сделала приглашающий жест, указав в дальний конец, туда, где полыхало три камина, расширяя оранжевый круг света.
Поняв, что дальше ее сопровождать не будут, указывающая направилась на встречу в одиночестве. Двое стражников, отделившись от стен, пошли за ней. Шерон слышала их тяжелую поступь в паре ярдов от себя, но не обернулась, и, когда до каминов оставалось шагов тридцать, они остановились, негромко стукнув пятками протазанов в пол.
Герцог Анселмо де Бенигно, невысокий, круглолицый, улыбчивый, с большими крепкими руками и чуть кривыми ногами, был лишь на полголовы выше ее, и для треттинца, пожалуй, считался низкорослым.
Разглядывая ее светло-салатовыми, умными глазами, он негромко хлопнул в ладоши. Слуга появился из полутьмы точно по волшебству, налил из графина с высоким горлышком золотистый напиток в два широких хрустальных фужера, украшенных серебряными змейками, оплетавшими ножки.
Владетель поднял бокал в молчаливом тосте, и Шерон сделала то же самое, думая, стоило ли кланяться или ей простят нарушение дворцовых правил, которых она совершенно не знала.
– Попробуй, – предложил он ей. – Родина этого винограда – Летос.
Она удивленно подняла брови, сделала осторожный глоток легкого, ароматного вина.
– Прекрасное. Вот только в моем герцогстве не растет виноград.
