Неудовлетворенный столь краткой лаской зверь последовал за ним. Стоило Джаромо сесть в резное кресло, кот забрался на его колени и стал ходить, весьма настырно потираясь о его живот и руки.
— Ну ладно, ладно. Не вымогай.
Великий логофет принялся гладить одной рукой мурчащего кота, а другой раскатал по столу первый полученный от раба свиток. Внутри оказалась переписанная рукой Аяха Митея сборка донесений от соглядатаев за Айберинскими горами, где все же началась война. Царь каришмян Арашкар Пятый во главе сорокатысячной армии пересек реку Джилапак, захватил три приграничных города в Саргуне, включая довольно крупную Дофару, и взял в осаду крепость Тушшах, открывающую прямую дорогу на столичный город Халдак. Параллельно его флот из семидесяти шести кораблей отплыл к берегам Чогу, объявившего о поддержки Саргуна, и там не только разгромил две флотилии, но и захватил крупнейший порт Аз-Друба. Но вот дальнейшие перспективы вторжения выглядели уже не столь удачно для каришмян: Саргун собрал новую армию из дворянских конных отрядов и ополчения и обратился к соседним фагарянцам и царству Аркар, которые тут же выслали войска на помощь.
Джаромо прикрыл глаза, мысленно выводя перед собой карту Айберу: крепость Тушшах находилась почти в центре страны и если царь Арашкар не успеет её взять в ближайшие дни, союзники саргунов ударят по каришмянским войскам с юга и севера, зажав их в тиски. Да, пока все складывалось именно так, как и предвидел Великий логофет. Вскоре вторжение захлебнется и на несколько месяцев, а может и лет, в долине реки Джилапак воцарится хаос, превращая войну в череду набегов, грабежей и мелких стычек. Но самое главное, после вторжения флота каришмян в Чогу, море в тех краях станет слишком беспокойным и опасным для купцов из Восточного Фальтасарга, вынуждая их всё чаще отправляться в безопасные гавани Тайлара.
Достав пергамент, Великий логофет набросал приказ для сановников торговой палаты об увеличении пошлин на железо, бронзу и корабельную сосну для купцов из Айберинских стран. Подумав, он вписал и негласное предложение для каришмянских послов об отмене всех этих пошлин в обмен на отмену для тайларских купцов портовой подати и получения ими права порадовать товары напрямую на рынках в прибрежных городах. Как бы не сложилась война, побережье все равно останется за каришмянами, а парочка крупных поражений и угроза договориться с Фагаряной или Чогу, сделает их весьма и весьма сговорчивыми.
Вторым письмом оказалось сообщение о прибытии в город нового торгового посланника из Эурмикона Уянтхара Эт-Дакку, который запрашивал аудиенции.
Великий логофет откинулся на спинку кресла, выуживая из своей памяти контуры Северного Внутриморья.
Эурмикон был странным местом. Сплетением двух чуждых и противоположных миров, которые не должны были сойтись вместе. Он возник как колония фальтов-изгнанников из Белраима, когда лет сто назад в этом городе-государстве вспыхнула весьма кровопролитная внутренняя война. Тогда власть над землёй белраев захватили жрецы весьма мрачного культа Рехъель, который предполагал в качестве главного своего ритуала жертвоприношения младенцев. Довольно много жителей самого Белраима и окрестных поселений выступила против культистов, но проиграли и часть из них, погрузившись на корабли, переплыла всё Внутреннее море, основав в устье реки Хольга город, названный Эурмиконом.
Любопытно, что выигравшие тогда войну жрецы уже через три года были низложены новым восстанием, но беженцы так и не вернулись. Напротив, основанный в столь неестественном для уроженцев жаркого и засушливого юга, город начал быстро расти, пополняясь изгнанниками и просто авантюристами из других фальтстких городов и государств.
Вскоре поселенцы заключили торговые соглашения с клавринскими племенами живущими по соседству. Постепенно возникшие между ними торговые связи становились все плотнее и многогораннее. Клаврины — муршане, серфы и меты вливались в общество открытого для всех города-государства, а когда они неожиданно пришли на помощь и защитили его от нашествия других клавринских племён, то получили равные с потомками фальтов права.
Теперь клавринское население города постоянно росло, а сам он расширялся, основывая новые колонии и поселения по всему ближайшему побережью, набухая и превращаясь в по-настоящему сильное государство. По всем законам, составные части этого причудливого объединения должны были отвергать друг друга. Но они как-то нашли общий язык, превратившись в нечто новое и цельное. И в этой целостности не похожего, Эурмикон обретал особую силу. Его купцы посещали обе стороны Внутреннего моря, крепко связывая дальние берега торговыми маршрутами и богатея на этом.
Пожалуй, встречу с послом такого города не стоило откладывать даже в сложившихся обстоятельствах. Достав лист пергамента и стилус, Джаромо набросал краткое письмо с инструкциями для своих подчиненных, а потом и само приглашение для Уянтхара Эт-Дакки.
Выбор третьего письма несколько удивил Великого логофета. По крайней мере, сам Джаромо, скорее всего, не обратил бы на подобные сообщения особого внимания. Но Аях Митэй обладал удивительным даром видеть пока не раскрывшееся важное в несущественном, а посему он решил отнестись и к этому письму с вниманием.
Длинный лист пергамента пестрил краткими, переписанными аккуратным почерком старшего раба, сообщениями от сановников из городов Старого Тайлара. Они сообщали об участившихся случаях стычек между алавелинами и последователями традиционных культов. Так в Абвене однобожники заблокировали шествие в честь Меркары, забросав камнями и грязью молодых девиц. В Арпене были избиты жрецы Моруфа, которые совершали ночное жертвоприношение. В Венкаре, после убийства местного проповедника, толпа с палками попыталась взять штурмом Городскую коллегию. Ну а в Палтарне и вовсе недавно был сожжен храм Радока. И хотя прямых доказательств причастности местной общины к этому преступлению и не было, рапортовавший о нем сановник ни сколько не сомневался в том, на кого именно следует возлагать вину.
Конечно, Великому логофету было хорошо известно о росте числа последователей Лиафа Алавелии. Год от года, поколение за поколением их становилось все больше и больше. И если в Новом Тайларе или в Малых Царствах влияние этой религии пока было не столь заметно, то в Исконных Землях вера в единого бога и обещанную им вечную жизнь зачастую становилась главной отдушиной для блисов. Они к ней тянулись и к обещанному её проповедниками блаженному бессмертию, которое наступит после уничтожения «корня греха» — то есть, всего обычного и естественного уклада жизни.
Джаромо скривился от одной этой мысли. Верившие в подобную чушь вызывали у него даже не жалость, а самое натуральное презрение. Он сам, своими собственными силами, проделал путь из низов на вершину, вырвав из нищеты и безвестности и себя и всю свою семью. Весь его опыт, вся прожитая им жизнь, говорили, что все сословия, все запреты, ограничения и вся иерархия государства существовали лишь для того, чтобы отсекать недостойных. Они держали в узде ленивую бестолочь, и так не имевшую права на богатство и счастье, а посему и были высшей формой справедливости. Вот только для черни, в большинстве своем и состоявшей из подобной бестолочи, эта мысль была слишком сложна и обидна.
