Старец вновь замолчал. Лишь его бледные губы продолжили беззвучно шевелиться, словно повторяя так и не сказанные мысли. Его голова опустилась вниз, а мутные глаза прикрыли дряблые веки. Вся толпа напряглась, сжалась и поддалась вперед, словно море во время прибоя, сохраняя молчание, нарушаемое лишь потрескиванием сотен огоньков свечей.
— Сейчас нас не травят как диких зверей и не забивают камнями на площадях, — продолжил Элькерия. — С идолопоклонников пока довольно нашего молчания. Но злоба и грех свили надежные гнезда в сердцах камнемольцев, а посему каждый из нас должен готовить себя к испытаниям веры, помня что эта жизнь, лишь прелюдия к вечности. Что она ценна лишь как испытание, что ниспослал нам Всевышний, дабы проверить нашу стойкость и праведность. Не бойтесь и не страшитесь угроз и гонений. Радуйтесь им, ибо в горниле выплавляется железо, а в муках дух праведный. Чтите память павших. И не слезами горя, но слезами радости, ибо всех нас ожидает бессмертие. Искореняйте скверну в себе. Держите себя в чистоте праведной и принимайте муки за веру с радостью. Ибо уготована стойким вечность! Истина в том!
Старик воздел руки вверх в благословляющем жесте и по толпе пронеслись слова благословений, а следом и молитвы. Но не все они звучали восторженно. Часть голосов, и часть немалая, была тиха и сдержана, явно давая понять, что речь наставника оставила в их сердцах горечь.
Огоньки свечей выхватывали из тьмы усыпальницы лица людей. Одни смотрели на старика с надеждой и почтением, другие, хмурые и напряжённые, выражали разочарование. Все эти люди ждали в эту ночь совсем других слов. Да и сам фалаг надеялся получить от Майдо Элькерии напутствие, с которым ему будет не так страшно ломать привычную и знакомую жизнь, меняя Хайладскую крепость на службу в диких необжитых землях. Идя сюда, он жаждал услышать голос полный веры в лучшее. Тот самый голос, что многие годы увлекал и поддерживал сотни и сотни людей, пропитывая их сердца и души надеждой. И теперь Айдек чувствовал себя обманутым.
До начала этой речи, он собирался переговорить с наставником лично. Поделиться с ним всем тем грузом, что лежал на его сердце тяжелым камнем. Но теперь Айдек Исавия точно знал, что когда окончатся молитвы, он покинет эти катакомбы со всеми прочими праведными. Элькерия больше не мог дать ему ничего, кроме сомнений.
Когда молитвы закончились, заменившая праведным обитель древняя усыпальница пустела медленно. Люди покидали её небольшими группками или поодиночке, уходя с перерывами и соблюдая тишину. Пусть времена гонений и были позади, многолетняя привычка скрываться никуда не исчезла и алавелины старались лишний раз не привлекать внимания прохожих. В конце концов, кому есть дело до того, что пять-шесть человек выйдет после заката из грота? Мало ли какие дела требовали скрытности и отсутствия посторонних глаз. Подземные туннели влекли многих — юношей с девушками из низших слоев, которым не находилось другого места для свиданий, контрабандистов, которые, как говорили, знали тайные тропы связывающие катакомбы с пещерами далеко за городом, да и бандиты иногда подселяли без спроса новых жильцов в чужие усыпальницы. Поэтому на входивших и выходивших из гротов людей горожане давно перестали обращать внимание. Чем и пользовались алавелины.
Когда зал почти опустел, прочь отправился и Айдек, раздумывая обо всем услышанном сегодня.
Среди праведных давно велись споры о том, какой путь угоднее Богу-творцу. Одни черпали вдохновение в словах Лиафа Алавелии, что «гнев праведных — суть гнев божий и ярость их — огонь Всевышнего», призывая очистить мир от греха. Другие считали, что очищать нужно лишь себя, через страдания и усмирение страстей, кои есть семена скверны. Майдо Элькерия всегда был где-то посередине, утверждая, что мир, в конце концов, все же следует замыслу Бога, а посему нет нужды уничтожать его или самого себя. Но годы, похоже, нарушили этот хрупкий баланс, качнув наставника в совершенно определенную сторону. И Айдек не думал, что ему эта сторона нравится.
Он был воином, а не мучеником. И не желал менять своего естества.
— Ты впервые пришел к нам, друг? — фалаг вздрогнул от раздавшегося у него за спиной голоса. Он был готов поклясться, что в коридоре, по которому он только что прошел, не было ни души. Приглядевшись, он заметил в полумраке грота длинновязую фигуру, прижавшуюся к стене. Айдек сощурился, и постепенно из тьмы проступили черты того самого ученика, который вывел сегодня наставника.
Назвать его вид неряшливым, можно было лишь при желании польстить. Причем польстить весьма наглым образом. Покрытая заплатками и пятнами краски зеленая рубаха была явно сшита не по его меркам и висела мешком на его тощем и жилистом теле, а кожаные сандалии, казалось, просто состояли из пыли. Хотя на вид ему не было и тридцати, в длинных черных волосах, что падали свалявшимися прядями на глаза, виднелась седина, а отросшая борода чуть топорщилась. Встретишь такого на улице и сразу подумаешь: вот идет ещё одна душа, оставившая в таверне остатки денег достоинства. И все же, было в нём что-то особое… что-то, странное и неуловимое. То ли во взгляде, то ли в гордой осанке, что цепляло интерес.
— Не подумай дурного, друг мой, я не преследую тебя. Просто я всегда хорошо запоминал лица, а твоё увидел впервые. Ты недавно в городе, или только услышал зов Всевышнего?
Голос ученика звучал так мягко, так дружелюбно, но при этом так твердо, что Айдеку захотелось быть честным с этим незнакомцем.
— Нет… я… я местный и давно принял истину умом и сердцем. Просто… я не приходил на молитвы. Три года не приходил.
— Вновь обретенный друг столь же желаем для общины, как и друг новый, — мужчина отошел от стены и положил руку на плечо Айдеку. — Вера всякого из нас проходит через испытания и сомнения. И не важно, что побудило тебя покинуть общину. Важно лишь то, что ты снова обрёл её и не разрывал связь в своей душе. Впрочем, мы, кажется, так и не представились друг другу. Меня зовут Эйн Халавия. А как мне обращаться к тебе, друг мой?
— Я Айдек…
— Можешь не называть своего родового имени, если не хочешь, — остановил его Эйн, заметив как замялся фалаг. — Достаточно и названного. Община понимает тех, кто стремится скрыть свою веру от посторонних. Путь жертвы, о которой так много говорил наш наставник сегодня, это путь немногих.
— Мне нечего скрывать. Я Айдек Исавия.
— Рад нашему знакомству, Айдек Исавия. Ты воин?
Фалаг с удивлением посмотрел на своего собеседника. В его внешнем виде не было ничего, что могло указать на принадлежность к тагмам. Айдек был одет в шерстяную накидку, простую серую тунику, подпоясанную кушаком, просторные штаны и легкие сандалии. Даже простого ножа и того при нём не было.
— Не удивляйся, друг. Просто тебя выдают походка и жесты. В общинах всегда много людей меча и я научился их замечать, — улыбнулся ему Эйн. — Прости, что спрашиваю, но ты покинул наше собрание один, а эта святая ночь ещё не окончена и её не положено проводить в одиночестве. Так скажи мне, Айдек Исавия, ждут ли тебя единоверцы?
Фалаг отрицательно замотал головой.
