— Верховный понтифик где-то тут, господин, — произнес мальчик, заискивающе посмотрев в глаза Великого логофета.
Он явно желал получить награду за свой несложный труд и Джаромо решил его не расстраивать. Достав из кошелька литав, он протянул его мальчишке.
— Ого, да хранят вас все боги разом, господин Великий логофет! Всех благ и благословений вам!
Схватив большую серебряную монету и сжав её в кулаке, Келло тут же побежал обратно. Джаромо устало проводил его взглядом, а потом огляделся. Длинный прямоугольный зал тонул в густом мраке. Лишь две горящих возле алтаря жаровни, да расположенное позади высокой статуи узкое окно, не давали сумраку поглотить это святилище. Тут не было ни ковров, ни ярких тканей, ни венков, сплетенных из цветов и веток кипарисов. Да и людей было не видно.
Впрочем, всю эту половину храма сейчас старались не тревожить. Всё следующее шестидневье двери расположенных тут шести святилищ будут закрыты. Таковы были правила, гласящие, что пока люди чествуют летних богов, зимним богам положено пребывать в покое.
Выбор зала заставил губы Великого логофета чуть растянуться, в слабом подобии улыбки. Воистину, для этой встречи сложно было найти более удачного покровителя. Прямо напротив него возвышалась высокая статуя Молчаливой богини. Владычицы тайн, клятв и обязательств. Фераноны. В непропорционально вытянутой и тонкой фигуре женские черты были почти незаметны. Она напоминала иссушенный скелет, обтянутый длиннополыми, красно-черными одеяниями, прятавшими все её тело, кроме лишенного и намека на рот лица с огромными пустыми глазницами.
Хотя легенды утверждали, что эти глаза отнюдь не пусты. Смельчак, которому хватило бы безумства заглянуть в их черные бездны, сразу познавал все тайны и секреты, которые окружали его жизнь. Впрочем, радости это обычно не приносило. Ведь согласно всё тем же легендам, учесть таких людей была скорее печальна, ибо ложь оказывалась спасением, а истина ядом. И познавший всю правду, редко мог сохранить рассудок.
Так, один из героев преданий тайларов, Меллок из Найраны, великий воин, что победил сотни чудовищ, сверг жестокого тирана Баснара, правившего в его городе и сокрушил орду дикарей, что огненной бурей пронеслись по землям тайларов, всю свою жизнь мучился вопросом, кем были его родители. Ещё младенцем его подкинули к воротам борцовской арены, в которой и прошло всё его детство, и никто в родном городе не мог ему сказать, кто именно оставил в ту ночь корзинку с плачущим ребенком. Многие годы искал он ответ на этот вопрос, и вот когда все его подвиги были уже позади, а борода стала белой от седины, он решил отправиться в последнее путешествие, чтобы отыскать Феранону и попросить Молчаливую богиню раскрыть ему эту тайну.
Для этого он отправился к главному храму Владычицы тайн, возведенному у озера Эликат, дабы там найти столь нужные ему ответы. Но путь Меллока оказался многим короче, чем думал великий герой. Уже на третий день пути, когда солнце скрылось за горизонтом, а старец уселся возле костра, к стоянке вышла странная худая женщина, и без всяких слов села напротив. Великий герой спросил незнакомку кто она и откуда, но женщина молчала. Тогда он подошел к ней и рванул её на себя, но тут же отпрянул в ужасе. Из-под капюшона показалось лишенное рта лицо с огромным провалом пустых глазниц.
«Смотри, раз так желаешь», — раздался голос в его голове. Герой встал и, подойдя к богине, взглянул в бесконечность её черных глаз. И тот же вопль полный невообразимой боли и страдания вырвался из его горла. Женщиной, что принесла корзинку с плачущим ребенок, и его матерью оказалась сестра свергнутого и убитого им правителя города, а отцом — сам тиран Баснар.
Не в силах выдержать столь жуткой правды, герой тут же бросился на собственный меч, бесславно завершив жизнь полную свершений и подвигов.
И такая печальная судьба ждала почти всех, кто в порыве любопытства смотрел в Пустые глаза. Ведь укрывая тайны, Феранона не обкрадывала людей и не пыталась их одурачить, а защищала милосердным неведеньем, которое и было её главным даром смертным.
Великий логофет прошел через пустой зал к статуе богини. Широкий алтарь у её ног был уставлен огарками черных и красных свечей. По традиции, первые оставляли просители, желавшие чтобы богиня сохранила их секреты, а вторые — чтобы она стала свидетельницей данных клятв. Хотя сделаны они были из обычного подкрашенного воска, стоили такие свечи весьма дорого и продавались лишь в храмах — Феранона принимала от просителей только их и сама цена, которую просили жрецы, становилась мерилом жертвы.
Великий логофет подошел к укрытой красно-черной тканью мраморной плите и поднял почти нетронутую красную свечу. Похоже, она погасла почти сразу, как проситель зажег огонь. Это было странным, ведь почти все остальные подношения больше походили на лужи расплавленного воска из которых торчал лишь маленький огрызок почерневшего фитиля. По традиции, принося Фераноне огненный дар, проситель должен был возносить ей хвалы, пока не погаснет пламя. И чем дольше оно горело, тем вероятнее была благосклонность молчаливой богини. Но этот дар явно был отвергнут. По крайней мере, именно так и должен был растолковать его сам податель.
— Не стоит трогать то, что было предложено богам. Особенно если этим уже заплатили за их милость, — вышедший с обратной стороны статуи Верховный понтифик подошел к Джаромо и бесцеремонно забрав из его рук свечку, вернул её на алтарь.
— Всех благ и благословений, благочестивый Лисар Анкариш. Позвольте заверить, что я вовсе не покушался на плату, предложенную Молчаливой. Тем более что она, если только мои познания в обрядах не оказались скуднее и недостаточнее чем я думал прежде, была отвергнута.
— Не знал, что в круг ваших обязанностей входит и толкование воли богов, — голос жреца прозвучал грубо и раздраженно, да и весь его вид просто излучал неприязнь струящуюся в сторону Великого логофета.
— Ну что вы, господин Анкариш, я никогда не пытался снискать славу толкователя, — с мягкой, примирительной улыбкой ответил ему сановник. — Я человек сугубо мирских свершений, и ум мой бессилен против той туманной завесы, что укрывает всякое божественное провидение.
— Тогда вам тем более не стоит касаться принадлежащего богам. А то кроме благодати, они весьма охотно насылают на людей проклятья.
Верховный понтифик поднял голову и пламя в жаровне выхватило из мрака его лицо — бледное, с похудевшими, заросшими седой щетиной щеками и глубоко запавшими глазами. Красными и воспаленными от усталости. В Синклите Лисар Анкариш показался ему куда бодрее. Но тут, в этом зале, то ли игра света и тени, то ли близость его лица, обнажали долгую и явно накопленную усталость.
Жрец был истощен. И скрывал своё истощение куда хуже и небрежнее чем Великий логофет.
— Вы на удивление скверно выглядите, благочестивый господин Анкариш. Не поразила ли вас хворь или какой иной недуг?
— Мистерии. Они всегда сильно изматывают, — Верховный понтифик махнул рукой, словно давая понять, что все опасения беспочвенны, но Джаромо сразу уловил фальшь в его голосе. Быть может близкие торжества и вправду забрали немало сил у главы жречества, но они явно были не единственной, а, возможно и далеко не главной причиной его немощности.
