Мицан ждал этого вопроса и с довольным видом пододвинул плетеную корзинку к ногам бандита. Лифут открыл ее и без тени смущений достал, взяв за косички, голову мертвеца. Проходившая мимо женщина тут же вскрикнула и отшатнулась в сторону. Мицан затравленно оглянулся, но Бакатария даже глазом не повел, продолжая разглядывать сильно посиневшее лицо.
— Хе, а вот и нашлась голова. Вот интересно, сука, на хера они эти косички заплетают? А, как думаешь Лиаф?
— Наверное, затем же, зачем в уши сережки вставляют и какую-то херню на скулах себе пишут.
Только сейчас Мицан обратил внимание, что татуировки на лице покойника были совсем не узорами, а фальтской клинописью.
— И зачем же? — Лифут перехватил голову и поднес почти вплотную к себе, смотря прямо в глаза мертвецу.
— Да чтоб я знал. Мудилы заморские.
Лифут хмыкнул и положил голову обратно в корзину.
— Пойдем-ка, пацан, посидим и поговорим. Кто у нас тут поблизости живет?
— Из клятвеников то? В пятистах шагах дом Убара Здоровяка.
— Сойдет. Корзинку только тут оставь. Тяжелая же, небось, да и не пригодится она нам больше. Вся в этой гребанной крови вымазана.
Они прошлись вниз по шумной улице и свернули в переулок, остановившись у двухэтажного дома из пожелтевшего кирпича. В доме было три двери и Лифут открыл среднюю. Сразу за ней начинался просторный зал с низким потолком, в котором из мебели был лишь огромный стол с лавками и по краям. Ровно посередине сидел выбритый налысо здоровяк с огромным брюхом и ел что-то блестящими от жира пальцами, запивая прямо из глиняного кувшина. Подняв глаза на гостей, он растекся в улыбке и даже попытался вылезти из-а стола, обтирая руки о лежавшую рядом тряпку.
— Лифут Бакатария! Ого, вот это честь! Очень рад видеть тебя, давно….
— Чем это здесь пахнет? Жареным салом что ли? — бесцеремонно прервал его Лифут — Что за херню ты там жрешь?
— Зажаренная до хруста свиная грудинка с чесноком и луком. Вулгрианская закуска такая. Лучшая жратва к пиву, между прочим, — немного смущенно ответил здоровяк. Было видно, что он озадачен словами своего гостя.
— Ну и херню же ты в себя пихаешь.
— А ты круглыми сутками лопаешь финики и заливаешься вином. Это что, лучше?
— Конечно лучше Убар! Это пища достойная цивилизованного человека, а ты жрешь как, сука, долбанный дикарь. Скоро в грязи валяться начнешь и шкуру носить.
— Эй, я такой же тайларин как ты! Отвяжись Лифут!
— Ты грязное и дикое животное, раз любишь эту варварскую херню. Убери эту гадость немедленно и не позорься больше.
— Ну Лифут!
— Я Лифут. И кажется, я тебе только что сказал, что нужно сделать. Жопой шевели!
— Мужики, ну что он придрался то ко мне! Лиаф, ну хоть ты ему скажи!
— Э не, брат, меня не втягивай. Я спорить с командиром не стану, особенно если он прав. Пить пиво и есть жареное сало? Убар, серьезно, ты вулгр что ли?
— Да пошли вы! — Здоровяк обиженно стукнул кулаками по столу, отчего деревянная плошка и кувшин из которого он пил подпрыгнули.
— Иди лучше ты. И прихвати с собой свою дикарскую херотень. — Лифут прошел внутрь комнаты и сел за стол, а потом демонстративно поморщил нос и принюхался. — Я все ещё чую сало.
— Это же мой дом, Лифут!
— А я его у тебя и не забираю. Просто говорю, чтобы ты свалил отсюда и погулял пока мы тут разговариваем, раз как цивилизованный человек есть не научился. Или хочешь на ножечках поспорить?
Лифут Бакатария со зловещей улыбкой коснулся рукоятки одного из своих ножей. Убар вскочил из-за стола. Ноздри его раздувались, глаза налились кровью как у быка, а кулаки сжались так, что костяшки побелели. На мгновение Мицану показалось, что сейчас он броситься на Бакатарию, но вместо этого только схватил свою плошку и выбежал из комнаты.
— А пиво все-таки оставил — брезгливо проговорил Лифут. — Так, запомните все: если кто-то ещё здесь хочет жрать жареное сало, носить шкуры или сношать свиней — то на хер следом за Убаром. Желающих есть? Нет? Вот и славно. Пацан, будь любезен вылей ка это пойло подальше на улице, а когда вернешься — открой окна настежь.
Эти слова Бакатарии относились уже к Мицану. Неожиданно он понял, что если сейчас ничего не сделает, то скоро станет таким же жалким убожеством как этот здоровяк. Он взял пиво, дошел до ближайшего окна и выплеснул его, после чего показал неприличный жест рукой. Лифут ухмыльнулся, одобрительно покивав головой.
— Поаккуратнее с жестами, пацан. Руки ломаются легко, а отрубаются ещё проще. А остальные окошки все же открой. А то воняет тут как в избе у варвара.
На этот раз Мицан сделал так, как его просили без всяких выходок. Характер он показал, а артачиться дальше было не только глупо, но и просто небезопасно. Чутье подсказывало, что слова про руки были не совсем шуткой. Когда он вернулся к столу, Бакатария уже положил перед собой мешочек с финиками и складывал косточки шалашиком. Мицан подумал немного и сел напротив. Лифут поднял на него глаза:
— Тебе разве кто-то разрешал садиться?
— Ты и разрешил.
— Я? — в его голосе прозвучало искреннее удивление.
— Сам же сказал — пойдем в дом, посидим, поговорим.
— Хе, а ведь точно! — засмеялся Арно — А парень то соображает.
— Других и не берем, — протянул Лифут, обсасывая финиковую косточку. — Хотя, судя по Убару, раньше вот и такую херню брали.
— Может его бабку или прабабку вулгр какой оттрахал и в нем дикарская кровь замешена? — предположил Сардо.
— Может быть…. Это многое бы объяснило. Так, ладно. О том, какие члены побывали в бабушке или дедушке Убара в другой раз поговорим, а сейчас речь о тебе пацан пойдет, — Лифут навис над столом впившись в Мицана очень пристальным взглядом.
Юноше сразу же захотелось отвести глаза, а ещё лучше спрятаться под стол. Но он пересилил себя. «Если ты покажешь им слабость, они тебя сожрут», — мысленно убеждал себя Мицан. «Сожрут и выплюнут, превратив в такое же ничтожество как этого Убара, а то и во что похуже». Неожиданно губы Лифута растянулись в улыбке и он протянул Мицану высушенный коричневый плод.
— Финик?
Мицан взял предложенный ему плод и положил в рот. Финик оказался мягким и сладким, почти приторным.
— И так, — Бакатария чуть отстранился, скрестив руки на груди. — С заданием ты справился и считай, свой счастливый ключик уже вытянул. Двери нашей компании для тебя теперь открыты и очень скоро ты поймешь, что мы не просто банда, пусть даже и крупнейшая в Кадифе. Мы — это долбанная семья. Охеренно крепкая семья, между прочим, которая любит и чтит нашего отца господина Сельтавию больше всего на свете. Быть с нами — честь. Ведь если ты один из нас — перед тобой все двери открыты. Будешь хорошо работать и верность хранить — начнешь очень быстро зашибать так, как другие и не мечтают. Всякая уличная мразь не посмеет даже ссать в ту сторону, в которую ты идешь, а от желающих твой хер пососать отбоя не будет. Но если начнешь халтурить и лениться, проявишь неуважение к старшим и, особенно, к господину Сельтавии, или, упаси тебя Великие боги, крысятничать — то наши пути разойдутся самым драматичным образом, — на этих словах Бакатария многозначительно провел большим пальцем по горлу. — Все понятно?
