Айдек поискал глазами Лико Тайвиша, но стратига нигде не было видно. Похоже, что он так и не вернулся в крепость после стремительного подавления бунта.
Вернувший себе бразды правления над тагмой Эдо Хейдиш, сидел нахмурившись и постоянно о чем-то переговариваясь с арфалагами. Он выглядел очень уставшим и словно бы постарел на пару лет. Даже седины в его волосах, казалось, стало немногим больше, а глаза ввалились, окрасив веки темной синевой.
Когда все заняли свои места, а гул несколько поутих, листарг поднялся, тяжело опершись кулаками о стол, и проговорил охрипшим и усталым голосом.
— Командиры, сегодня вам удалось подавить бунт в Аравеннах и подавить его в зародыше. Хотя моей заслуги в том и не было, ничто не мешает мне выразить вам свою благодарность и признательность. Спасибо вам, воины, — фалаги одобрительно застучали кулаками по столу. Командир тагмы дождался пока они закончат, а потом продолжил. — Как я уже сказал, вы сохранили мир и порядок в этом городе, хорошо почистив его от всякой швали. Надеюсь, что теперь у нас станет поспокойнее. Впрочем, все это общие слова. Теперь перейдем к конкретике. Фелтараимо, зачитайте нам итоги дня.
Худой и длинный словно ветка старший писарь тагмы поднялся со своего места и, достав несколько табличек, начал зачитывать их содержимое скрипучим и невероятно тонким голоском.
— Как удалось доподлинно установить в ходе дознания, беспорядки на Восточном рынке Аравенской гавани начались примерно за полтора часа до полудня, когда у сборщика податей Риветоно Айфаси возник конфликт с мясником Гунзараварой. Как утверждают очевидцы, на законное требование уплатить долг за третий месяц торговли, мясник, являющийся выходцем из Косхояра, грубо его обругал, а потом ударил козлиной ногой по лицу. Сопровождающие стражи тут же скрутили мясника, но на крики косхая сбежались его многочисленные родственники также работающие на этом рынке. Дальнейшие описания, как следует из протоколов дознания, впрочем, расходятся. Часть очевидцев клянется, что один из стражей ударил престарелую мать Гунзаравары, отчего у старушки начался припадок. Вторая же половина заявляет, что женщина сама бросилась на стража с половником и тот, отмахнувшись, нечаянно уронил её на землю. Как бы то ни было, после сего события родня мясника напала на стражей и сборщика податей, а следом к ним присоединились и многие другие работники рынка, его посетители и члены местных банд, что вероятно и учинили самосуд. В дальнейшем, уже в самой толпе, начались ссоры и склоки, переросшие в погромы и грабежи лавок. Как утверждают очевидцы, дело было в том, что возможностью пограбить решили воспользоваться всякие отбросы, кои и пошли дальше, сея смуту и разрушения которые и были пресечены тагмой. В результате же непосредственно событий на северной базарной площади, среди солдат было убито трое, ранено семеро, в том числе один серьезно. Среди погромщиков погибло сто двадцать девять человек, семьдесят три ранено тяжело. Всего же арестовано было четыреста девять человек. Как было установлено позднее, среди них оказалось тридцать четыре этрика кои смогли подтвердить свое сословие. Все они отрицали свое участие в беспорядках и клялись богами, что оказались задержаны случайно. В силу невозможности установления их причастности или же непричастности к бесчинствам и убийствам сановника, каждый из них был высечен кнутом и оштрафован на триста ситалов. Остальные же, не имеющие сословий или принадлежащие к палагринам, будут в скором времени выставлены на аукцион без компенсаций, как впрочем, и штрафов, для их семей. Ущерб, нанесенный городу и гражданам, пока подсчитать не удается.
Он замолчал, перебирая таблички и пристально в них всматриваясь. Казалось, что он вот-вот продолжит свой отчет, но покопавшись в записях, сановник сел, не проронив больше ни слова. После него выступали арфалаги, каждый из которых подробно описал действия своей линии. Так арфалаг первой линии отчитался как проходила блокада квартала, а командир третьей — о том, как была блокирована гавань и пути отступления для преступной толпы. Громко посмеиваясь арфалаг Беро Шатрия поведал собравшимся о том, какой переполох среди купцов начался как только у кораблей показались солдаты.
— Видели бы вы их панику, господа командиры. Суетились и бегали как крысы на пожаре, у которых хвосты заполыхали. Несколько торговцев при виде нас начали выбрасывать за борт ящики и бочки с товаром, как минимум трое прыгнули в воду и поплыли вплавь в сторону моря, видать прямиком в свои заморские дыры. А один экипаж и вовсе попытался поджечь суденышко. Клянусь богами, давно я так не смеялся. Особенно когда поджог у них не удался и они побежали на перегонки друг друга закладывать. Один, кстати, обещал даже привезти мне из Ирмакана сорок три наложницы, если я закрою глаза на его делишки. Уж не знаю, на что именно мне надо было закрывать глаза, но я все равно приказал его арестовать. Для порядка, так скажем. Ну а что было дальше, вы все уже знаете. Мои бравые ребята перекрыли улицу и знатно всыпали этому трущобному сброду. Потерь среди моих молодцов не было. Только одному какой то подонок откусил три пальца на левой руке.
После него слово взяли несколько городских сановников, в меру подробно рассказавших о последствиях погрома в Аравеннах, и наконец, итоги подвел листарг, кратко повторив всё, что уже было сказано.
Собрание было окончено. Командиры начали расходиться — большинство группками, явно желая завершить этот день парой кувшинов крепкого вина. Звали даже Айдека, но он лишь отмахнулся, пробурчав что-то об усталости и ожидавшей его жене.
У него был ещё один разговор. И он не желал его откладывать.
Дождавшись пока большинство покинет зал, он подошел к так и сидевшему над стопкой табличек и свертков Эдо Хейдешу.
— Да, чего тебе Айдек? — устало проговорил листарг, массируя пальцами седые виски.
Вблизи было хорошо видно, что его серые глаза стали почти бесцветными, а кожа приобрела мертвенно-бледный оттенок. Он и вправду постарел за этот день. И Айдек готов был поспорить, что истинная причина столь быстрых перемен командира была совсем не в подавленных за пару часов беспорядках. На минуту он заколебался, а стоит ли тревожить его именно сегодня? Может лучше подождать более светлого и спокойного дня? Но Айдек понимал, что такой идеальный день мог никогда и не наступить, и задуманное нужно было исполнять сразу. Пока решимость не успела его покинуть.
Вытащив из-за пазухи свернутый листок пергамента, он протянул его своему командиру. Тот взял, пробежался глазами, а потом посмотрел на фалага.
— В походники, значит, собрался переводиться. В пограничье, — проговорил он мрачным голосом. — Вот скажи мне, Айдек, ты хоть раз за пределами Кадифара то бывал?
— Нет, не бывал, — ответил фалаг после непродолжительного молчания.
— И что, правда думаешь, потянешь такую службу?
Айдек кивнул.
— И с чего это ты так в этом уверен?
Айдек молчал, опустив глаза. Он не мог ни как объяснить свою уверенность. Просто он знал, что там, в той дикой глуши, он будет на своем месте. Ему было плохо в Кадифе. Плохо во всем и особенно рядом с навязанной отцом язычницей, что даже не могла подарить ему ребенка. Его столичная жизнь была несчастливой. Она была пустой. Глупой. Бессмысленной. И он мечтал с ней расстаться. Он чувствовал всей своей душой, что именно там, вдали от этого гигантского города, его суеты, страстей и человеческой изнанки, что марала и пачкала любую красоту, он сможет лучше слышать голос бога и может поймет наконец его волю…
