Экипажи обеих «тридцатьчетвёрок», легко набрав скорость, проскакивают дымовую завесу. Ведомые азартом боя и желанием поквитаться с врагом, до предела ускоряемся и мы, благо завеса закрывает не только немцев от нас, но и нас от противника.
…Нет, фрицы не пытались отступить, они не дураки убегать по полю от быстроходных танков. Враг обманул нас, поставив дымовую завесу: экипажи «тридцатьчетвёртых» рванули вперёд, почуяв кровь, но вместо этого попали в ловушку, оставив позади пехотное прикрытие. Теперь же гитлеровцы встретили противника на подготовленных позициях, где у них достаточно средств одолеть даже такого серьёзного соперника, как Т-34.
«Тридцатьчетвёрка» комбата медленно пятится от линии неглубоких траншей, бешено отстреливаясь из обоих пулемётов. Бегущий к машине немец с зажатым в руках блином противотанковой мины падает, пронзённый очередями танковых ДТ. Отчаянный, зараза!
Тугая струя пламени, ударившая из ранцевого огнемёта, лишь лизнула лоб брони комбатовского танка, не причинив видимого ущерба; в ответ вторая «тридцатьчетвёрка» ударила осколочным снаряд. Яркая огненная вспышка взметнулась над немецкой позицией: есть попадание!
…Всё, что я вижу, происходит в считанные мгновения, пока я фиксирую происходящее. Вот к ближней ко мне «тридцатьчетвёрке» сбоку бросается немец со связкой «колотушек», а башня танка развёрнута в другую сторону…
Не успев навести орудие, жму на спуск. Снаряд проходит в метре от гитлеровца, но динамический удар спрессованного воздуха отбрасывает его в сторону. Секунду спустя взрывается связка, добив врага.
Крохотная вспышка, которую я всё же замечаю, вкупе с фонтанчиком снега, поднятого дульным тормозом, обозначают позицию противотанкового расчёта. Удар довольно опасного для нас оружия принимает на себя маска пушки; снаряд прошивает броню и вскользь режет мне левую руку. Твари!
— Короткая!
Выстрел!
Есть, попал! На этот раз 45-мм осколочный снаряд взрывается точно в окопе расчёта; исковерканное длинноствольное ружьё подбрасывает в воздух. Рассчитались!
«Тридцатьчетвёртые» всё же сумели откатиться назад, метров на 70 от окопов. Теперь все пять танков методично обрабатывают траншеи, уничтожая пулемётные расчёты и расстреливая пытающихся прорваться к машинам немцев.
…Ударившая совсем рядом мина сбила прицел: снаряд, отправленный в сторону траншеи, лёг с недолётом. Похоже, фрицы используют свой последний козырь, перенеся миномётный огонь с залёгшей пехоты на позицию танков.
— Твари!
Выбора у нас нет, надо атаковать, иначе мы рискуем получить серьёзные повреждения машин.
— Давай газу!
«Тэшка» рывком дёргается вперёд. Внутри я холодею от страха: гусеницу могла порвать мина. Если её сейчас намотает на катки… Нет, вроде нормально двигаемся.
— Урр-ра!
Благодаря пробоинам в броне я отчётливо слышу крик атакующей пехоты. Бойцы поднялись, как только миномёты оставили их в покое. Вот теперь повоюем!
Но фрицы огрызаются крепко. Рядом с танком рвутся гранаты, а солдаты в траншеях ведут плотный, безостановочный огонь, отсекая красноармейцев от боевых машин. Впрочем, на моём участке несколько прицельных очередей из спаренного пулемёта заставляют немцев замолчать.
До траншей остаётся метров 20. Сердце замирает от страха, но тормозить уже никак нельзя.
— Лёнька! Дави их на хрен!
Танк въезжает на линию неглубоких, наспех выдолбленных в морозной земле окопов. Механ, сам наверняка ни живой, ни мёртвый от страха, начинает бешено крутить машину на одном месте, обваливая траншею и давя людей, в ней залёгших.
— Давай вправо!
Леонид послушно разворачивает танк. Сейчас мы идеальная мишень для немецкой пехоты, достаточно забросить на корму одну единственную «колотушку». Понимая это, я разворачиваю башню и длинной пулемётной очередью бью вдоль траншеи. Бегущий к танку фриц опрокидывается назад, прошитый веером свинцовых пуль.
…На моих глазах в окопы врываются красноармейцы, огонь приходится прекратить. Я успеваю увидеть часть схватки через пулемётный прицел: вцепившихся друг другу в глотки врагов, падающих на дно траншеи; чудовищный удар приклада о немецкую каску, вдребезги разлетающееся дерево и брызги крови; красноармейца со вспоротым ударом штык-ножа животом…
— Твари!
— Командир, бегут немцы!
— Дави их! Догоняй!
ТПУ, как ни странно, работает, так что предупреждение механа я услышал. Разворачивая башню по курсу, я действительно вижу, как небольшие группы фрицев покидают окопы и на всех парах драпают к лесу.
В памяти тут же воскресают видения летних боёв, а именно бойцов и гражданских, раздавленных гусеницами ненавистных панцеров. Однажды, во время отступления, мы натолкнулись на уничтоженную колонну беженцев. Судя по всему, вначале они попали под воздушный удар: люди лежали и на дороге, и в поле вокруг. А вот позже по шоссе, прямо по телам мёртвых и раненых, прошлись немецкие танки.
Я никогда не забуду лицо красивой женщины с напрочь раздробленным тазом и вспоротым животом, откуда сизыми нитями свисали кишки. Самое ужасное, она была ещё жива и что-то хрипела. Может, просила добить, но мне не хватило мужества, я побежал… Споткнулся, упал. А когда попытался встать, понял, что лёг рядом с уцелевшей половинкой раздавленного ребёнка… Меня тогда вывернуло наизнанку. С ужасом я озирался по сторонам, не веря, что люди на такое способны. Я чуть ли не сошёл с ума от ужаса и мерзости, а скорее даже нереальности, невозможности происходящего.
Позже я много думал, вспоминая эту дорогу. И понял, что, действительно, люди на такое не способны, но немцы — никакие не люди, а сошедшие с ума лютые звери, опьянённые пролитой кровью и ненавистью. И с ними не сражаться надо, их надо уничтожать любыми доступными способами.
— Дави, мл. ть. ДАВИ ИХ! Чего телишься?!!
Никогда я не говорил Лёньке таких слов, практически никогда даже на него не кричал. Но сейчас механ ещё не переступил внутри себя ту черту, что мешает ему начать таранить танком живых людей. Только у меня после того шоссе никакой черты и нет вовсе; мой крик был нужен, чтобы подстегнуть парня.
Два фрица, бегущие в голове группы, падают, прошитые пулемётной очередью, а ближний разворачивается к нам и поднимает руки.
ДАВАЙ, С…КА, ДАВИ!
Лёнька вроде что-то там всхлипнул, но вжал газ на полную. Короткий вскрик нечеловеческой боли, и танк словно что-то слегка боднуло, будто бы на кочку наехал.
— ДАВАЙ ВПЕРЁД, НЕ УПУСКАЙ НИКОГО!!!
На этот раз механ не колеблется, бросая «тэшку» ещё на двух врагов. Один успевает обернуться, выстрелить из винтовки… попытка драться до конца. «Тэшка» наматывает его на гусеницы, а бросившегося в сторону немца Лёнька догоняет ударом борта, круто развернув машину на месте.
…Мы подавили человек семь, не меньше, столько же я уделал из пулемёта. Теперь, сбив немцев с дороги, ударная группа замерла в ожидании дальнейших распоряжений командования: идти на Елец или выходить на Пищулино с тыла. Пехотинцы ходят среди трупов, собирают трофеи; я с этой целью отрядил Володьку: он настоящий Плюшкин, что-нибудь да урвёт. Леонид остался в машине, переживает. Или обиделся; а может, и всё сразу.
