Проклятье…Только что прошёл гладкий участок, с которого ветер сдул снег. Из-подо льда на меня взглянул красноармеец с широко распахнутыми глазами и чуть приоткрытым ртом. На лице его было написано… скорее, удивление, смешанное с какой-то детской обидой; само оно показалось живым. И на секунду мне привиделось, что неизвестный боец смотрит на меня не из-подо льда (нас разделяло всего-то сантиметров тридцать), а из-за границы ставшего вдруг прозрачным зеркала потустороннего мира. На мгновение стало так жутко, что волосы зашевелились по всему телу… Не к добру такие мысли, ох, не к добру…
Среди бойцов вот уже несколько поколений (а может, и всю жизнь) ходит поверье, что день своей смерти ты чувствуешь заранее. Что накануне тебя начинают терзать всякие смутные думы, тяжёлые предчувствия, что ты отчётливо понимаешь — вот он, мой последний день. Хотя я видел полных жизненной силы воинов, до последнего не желавших верить в свою смерть, — и погибших, и уже похоронивших себя, но при этом каким-то чудом уцелевших в самых жарких схватках. Так что чушь это всё.
Наверное…
«Зброевка» хоть и относительно лёгкий пулемёт («всего-то» 10,5 кг), но на плечо давит крепко. Трофей я забрал себе, Гринченко в прошлом бою ранило; среди уцелевших бойцов и так с горем по полам удалось сформировать расчёты штатных «Дегтяревых». А к чешскому пулемёту после боя удалось найти только один подсумок с запасными дисками (4 штуки) да снарядить патронами вставленный. Всего 100 патронов — расходовать их придётся точными, короткими очередями, а лучше меня с этой задачей всё равно никто не справится.
С опаской оглядываюсь на противоположный берег. Заметят, нет? Наверняка педантичные немцы кого-то да оставили наблюдать за рекой. Но я надеюсь, что в поздней ещё предрассветной темноте нас выручат самодельные маскхалаты — вспомнил-таки ротный о моей вчерашней идее.
Сейчас наша задача проще. Благополучно пересечь всё ледяное пространство реки (каждая пара бойцов натянула между собой прочную бечёвку, под лёд никто уйти не должен), занять позицию на соседнем берегу, держать её, пока основные силы батальона не окажутся на нашей стороне. Вроде не сложно, да и река совсем не широкая. Только ведь каждую секунду ждёшь, как засвистят в воздухе немецкие мины, как озарится вспышками пулемётов противоположный берег…
Пронесло. Реку мы благополучно форсировали, среди припорошенных снегом деревьев впереди вроде никого не видно. Пока бойцы рассредоточиваются и зарываются в снег (тут не окопаешься), я подаю условный сигнал ручным фонариком. Всё, теперь только ждать.
…Мины ударили, когда большая часть батальона уже перебежала Сосну. Да, поздно немчики опомнились. В ответ по немцам заговорила гаубичная батарея приданного артиллерийского полка, ударили полковые миномёты. Хоть и редкие, но тяжёлые взрывы снарядов где-то в городе значительно снизили эффективность и частоту немецкого огня. Батальон благополучно форсировал реку.
Впереди послышался гул приближающихся моторов. Ох, плохо дело — нашу атаку поддерживает только две сорокапятки, спущенные к реке. Если с немецкой стороны покажутся танки или самоходки, для нас дело кончится большой кровью.
Гул моторов становится всё ближе, уже слышатся команды на немецком… Бойцы батальона по примеру моих подчинённых зарываются в снег. Но он сейчас слабая защита, фрицы имеют реальный шанс сбросить нас в реку.
Вот валятся впереди деревья…
Пулемётные очереди ударили неожиданно, но они же обозначили местонахождение вражеских машин. Слава Богу, не танки и не бронеавтомобили с лёгкими автоматическими пушками; два похожих на гробы колёсно-гусеничных бронетранспортёра, вооружённые лишь пулемётами, да сколько-то пеших Гансов. Возможно, лишь члены десантных экипажей.
Покрепче уперев приклад «зброевки» в плечо, открываю редкий, скупой огонь по вспышкам МГ на ближнем ко мне бронетранспортёре. «Очко хоть и играет», но держу в руках себя я крепко; выждав несколько секунд, чтобы точнее прицелиться, я достаточно точно вложил две очереди. Впрочем, мои пули лишь срикошетили от броневого щитка, закрывающего вражеского пулемётчика. Ответ не заставил себя ждать: очереди немца перепахали снег совсем рядом со мной, обдав фонтаном ледяной крошки.
В какофонии разгоревшегося боя я не сразу расслышал выстрелы сорокапяток с противоположного берега, зато увидел, как бронебойная болванка таранит верх ближнего ко мне бронетранспортёра, на хрен снеся щиток пулемётчика. Ещё одна просвистела рядом со второй вражеской машиной, но следующий же слитный залп маленькой батареи достал немца: один снаряд оторвал ведущее колесо, другой проломил лобовою броню рядом с водителем. Бронетранспортёр тут же заглох, в то время как более удачливый камрад почившего механа резко сдал назад.
— Вперёд!!!
— УРРРА-А-А!!!
Красноармейцы бросаются вперёд, следуя неизвестно кем поданной команде. Впрочем, сейчас самое время для нашей атаки: единственный уцелевший бронетранспортёр явно не рвётся в бой, а горстка немцев, оставшаяся без прикрытия боевой техники, как-то сразу растеряла весь азарт. Вот так вам, сволочам, и надо!
Железнодорожная станция Елец.
Рядовой 507-го полка 148 стрелковой дивизии Виктор Андреев.
Олыпанец освободили только к утру. Фрицы крепко держались за пригород и в течение дня перебрасывали резервы; штурмующие село красноармейцы неизменно попадали под мощный пулемётный обстрел. Немцы вели хорошо спланированный огонь по секторам, смело контратаковали, умело использовали своё превосходство в автоматическом оружии. В помощь штурмующим Олыпанец бойцам 654-го пришлось бросить артиллерию и ударные группы 507-го, в число бойцов которых попал и я.
Меткий огонь сорокапяток и крепкий удар брошенных в бой резервов перетянул чашу весов в нашу пользу. Хотя если бы немцы получили ещё подкрепление, они бы наверняка смогли остановить наш напор; но они его не получили. По слухам, вчера Елец с севера атаковали бойцы 307-й стрелковой при поддержке танков; они сумели даже прорваться в город. Фрицы приняли их удар за основной и бросили против 307-й последние резервы.
Когда Олыпанец был освобождён, мы поняли, почему враг так остервенело за него дрался: никаких подготовленных позиций между нами и городом больше не было. На плечах отступающих мы ворвались на железнодорожный вокзал, где противник хоть как-то сумел закрепиться.
Фрицы используют в качестве прикрытия железнодорожное полотно, хотя рельсовые перемычки прошибают даже винтовочные пули. Они по-прежнему умело и мужественно сражаются (это приходится признать), но и мы кое-чему научились за последние дни. Благо учитель оказался очень способным (как-никак, покорил всю Европу и пол-Союза), а цена наших ошибок слишком высока.
Как и фрицы, мы делаем ставку на огонь пулемётчиков и бойцов с трофейными автоматами — дистанция боя на станции для них самая то, с противником нас порой разделяет всего несколько рельсовых нитей. Под прикрытием бойцов с автоматическим оружием (больше половины пулемётов также трофейные) мы короткими бросками сближаемся с врагом и забрасываем его гранатами. Благо «колотушки», удобные для метания длинной деревянной ручкой, хорошо освоены ещё во время боя за Ольшанец. Штыковые атаки в рост прочно забыты — мы переняли тактику боя противника и, кажется, успешно её применяем. По крайней мере, потери с нашей стороны снизились вдвое, а со стороны немцев, наоборот, выросли — они больше не могут сдерживать нас малым числом и вынуждены всё время пятиться. Когда же дело доходит до коротких рукопашных, враг обречённо сражается, но остановить наш напор уже не может.
