Отсюда вытекала и вторая причина личной неприязни: до прибытия капитана обязанности ротного исполнял я, вчерашний взводный. И хотя, по существу, до командира роты я, быть может, действительно ещё и не дорос, подвигаться ради отсидевшегося в тылу командира, ещё и пороху не нюхавшего, мне не хотелось. Но и ставить лейтенанта (представление на старшего где-то затерялось) над капитаном никто не стал.
Селезнёв моё отношение хорошо понял, но уступать подчинённому нисколько не собирался. При этом всегда оставалась возможность, что нас вновь разменяют местами, в случае какого-либо прокола капитана. Что, в свою очередь, не добавляло ему любви ко мне.
Наконец, ротный крепко слушал начальство и действовал строго по указке, без проявления собственной инициативы в боях последних дней. Впрочем, это не только его недостаток, а, скорее, многих командиров, в том числе старших. Но кончается такое отношение или лобовыми атаками, сопряжёнными с большими потерями, или непродуманной, неумелой обороной, не способной остановить врага. Я же, в противовес капитану, всё время пытаюсь эту самую инициативу проявить.
Однако при всём при этом капитан — мужик на деле незлобивый и незлопамятный, без излишнего гонора. Хорошая зная матчастъ оружия и имея богатый опыт преподавания в училище, ротный сразу по прибытию включился в подготовку бойцов, добился лучшего (относительно других рот) обеспечения подчинённых, причём не только вооружением, но и обмундированием, и шанцевым инструментом. Опять же, кормили нас чуть сытнее.
И сегодня за столом я впервые увидел не ловкого каръериста-приспособленца, сумевшего неплохо устроиться, выгодно женившись, и прячущегося от фронта. Я прочувствовал, что Селезнёв действительно искренне любит жену, обожает детей (обе дочери). Капитан не бегал от фронта, хоть и не рвался в гущу сражений; имея за спиной уже собственную семью, не так-то просто рисковать собой — в какой-то миг я начал это понимать. И да, Селезнёв тянется перед начальством, от сих до сих выполняет указания старших командиров, но ведь воюет-то он всего ничего! В конце концов, идею, поданную Аникеевым (земля тебе пухом, друг), он поддержал.
Уже на прощание, когда Саша вышла из комнаты, а я крепко сжал руку ротному, Селезнёв сдержанно меня похвалил:
— Молодец, Влад, серьёзно. Всякие любят поиграть, да не всякие после ведут себя по-мужски. Ты правильно всё сделал, она теперь хоть что-то получать будет, как жена командира Красной армии. Да и пенсия в случае чего… Сам понимаешь, война.
— Понимаю, товарищ капитан. И… спасибо тебе, Егор.
…Уже подходя к Сашиному дому, я просил девушку уехать к моим родным в Саратов — там сейчас войны нет. Супруга заупрямилась — у неё есть своя семья, родители и куча младших братьев-сестёр, только вот деревня осталась за линией фронта. Но мы ведь обязательно их освободим, правда?
— Да, конечно, правда. Освободим…
Моя возлюбленная выросла в малодетной, по крестьянским меркам, семье (5 детей). Однако родители, хлебнувшие горя в коллективизацию, сделали всё, чтобы дочь смогла доучиться вплоть до 10 класса и продолжила учёбу в городе. Девушка вырвалась из замкнутого круга колхоза, училась в Ельце в железнодорожном и одновременно подрабатывала швеёй. Только теперь её родители живут в другом мире — по ту сторону фронта…
Уже на пороге её дома, словно бы прощаясь, я напутствовал Сашу, что теперь она должна получать паек, как жена командира Красной армии. В случае же моей гибели ей положена какая-никакая пенсия.
Девушка словно дёрнулась от удара:
— Не говори глупости! Даже слышать такого не хочу!
— Саша, ну пойми, это война, здесь загадывать, строить планы на будущее…
— А я ничего не строю. Я дождусь тебя, и мы построим всё вместе. Я верю, что ты вернёшься. Я буду за тебя молиться пресвятой Богородице…
Последние слова сказаны с такой тихой нежностью и любовью, что я понимаю: девушка действительно будет истово за меня молиться. И хотя я комсомолец, подал заявку на вступление в партию, мне становится удивительно тепло и спокойно от данного женой обещания.
Может, и правда там есть Кто-то, Кто способен услышать искреннюю молитву чистой души и как-то помочь?
Глава 4
8 декабря 1941 г.
Засосенская часть города.
Спуск к нижнему берегу реки Быстрая Сосна.
Смирнов Алексей, рядовой 654-го стрелкового полка.
Рота залегает метрах в двухстах от реки. Немцы простреливают всё её пространство с высокого берега; первые группы красноармейцев, попытавшихся с ходу прорваться через 100 метров довольно уже крепкого льда, практически в полном составе на льду и остались.
— Пушки! Пушки нужны!!
Без прикрытия артиллерии нам не прорваться, факт. Уже совсем старые, привезённые с Дальнего Востока пушки с деревянными колёсами, воевавшие, по слухам, ещё в русско-японскую, неплохо поддержали нас при штурме Красных казарм. Дивизионные трёхдюймовки раз за разом посылали свои снаряды в сторону огневых точек врага, заставляя замолкать одну за другой. Крепко помогли и орудия отремонтированного бронепоезда, прибывшего с утра на отбитую станцию.
Немцы за казармы держались крепко — считай, готовая крепость с толстенными стенами, которые не возьмут и гаубичные снаряды. Имея значительное количественное преимущество в пулемётах, они долгое время не позволяли нашим даже приблизиться к опорному пункту. Но и когда пушкари под прикрытием огня бронепоезда смогли развернуть свои громоздкие трёхдюймовки, когда задавили большую часть пулемётов, — и тогда фрицы продолжали сражаться яростно и ожесточённо. Каждый этаж приходилось брать с тяжёлым боем и большими потерями с нашей стороны.
Впрочем, правильную тактику боя в замкнутом пространстве мы усвоили крепко. Вначале в каждую комнату, в каждое помещение бросаем как минимум две-три гранаты под прикрытием винтовочных выстрелов; после взрывов туда же врываются бойцы с автоматами, а за ними уже оставшиеся стрелки. Пистолетов-пулемётов, правда, очень мало — и советских ППД, ППШ, и трофейных германских МП-38/40. Поэтому в каждом отделении только один, максимум два бойца с автоматическим оружием, рискующие больше всех.
Я участвовал в жарком штурме казарм, где из-за постоянных взрывов и бьющих вблизи очередей люди на время глохли. Пару раз именно мои гранаты (фабричные елецкие самоделки) летели за угол к фрицам; рискованный момент — ведь враг в любую секунду может выскочить вперёд и застрелить тебя или проткнуть штыком.
К слову, немцы также активно использовали свои гранаты: маленькие и круглые, похожие на гусиное яйцо, и «колотушки» с длинной деревянной ручкой, иногда одетые в сетчатые оборонительные «рубашки». Последние срабатывали с заметной задержкой, их удавалось отпихнуть от себя подальше; некоторые смельчаки умудрялись даже подхватить брошенную гранату и метнуть в ответ.
