…Правда, политработники категорически не приветствуют задавать этот вопрос и даже просто что-то обсуждать по этой теме. Свою твёрдую негативную позицию имеют и товарищи из особого отдела. Но в кругу своих, фронтовиков, негромко, вполголоса… Иногда эти вопросы всё же задаются вслух.
Первым заговорил танкист, который, видимо, ВСЕГДА имеет собственное авторитетное мнение. И, что самое печальное, не умеет держать его при себе:
— Как-как, каком кверху. Как-то раз этот самый капитан из-под Бреста выговорился мне под бутыль первача… С одной стороны, маразм полный. Немец у границы армию развернул, так мы не только его не трогаем, так ещё и свои части в боевую готовность не приводим, позволяем фрицевским самолётам над собой в воздухе висеть!
А с другой, всё вполне логично, если наше руководство было УБЕЖДЕНО, что Гитлер разворачивает армию не нападать, а защищаться… Совсем другой расклад, согласитесь. Видимо, сумели фрицевские разведчики наших переиграть да голову особо ответственным лицам запудрить.
А ведь следуя этой логике получается, что все действия с нашей стороны, как то увеличение численности войск у границы, масштабные перемещения сил, занятие предполья, — всё это могло фрицев спровоцировать.
Допустим, противник развернул силы для отражения нападения. Немецкая разведка, в том числе воздушная, докладывает, что с нашей стороны всё спокойно, никаких перемещений. По идее, они действительно должны были успокоиться; в противном же случае, наблюдая нашу активность, немцы обязаны были первыми атаковать, чтобы завладеть инициативой. Вот и не хотели их провоцировать, надеялись на мир. Как там в пословице, хотели как лучше? Ну вот как-то так… А вообще, мужики, к нам уже прислушиваются, давайте тему закроем.
— Да, конечно, давай.
Ненадолго вновь повисло тягостное молчание. Впрочем, я задумался о своём, в продолжение начатого разговора.
Всё решил далеко не только «внезапный» удар немцев. Они гораздо лучше воевали, грамотнее, тактически более верно. А какова их слаженность на поле боя!
А с другой стороны, что говорить, боевой опыт решает практически всё. Достаточно просто сравнить: Польша, Франция и Британия, Югославия — это я только о серьёзных соперниках, не беря в расчет Данию, Норвегию, Бельгию, Нидерланды и Грецию. Вот где немцы получили боевой опыт. А наша армия? Хасан и Халхин-Гол, там сражались с Японией. Не слабый противник, но куда им до французов, с их тяжёлой техникой и мощной артиллерией! Тем более, большая часть армии, сражавшейся с Японией, на Дальнем Востоке и осталась, только сейчас их перебросили на запад — но мужики ничего, воюют крепко.
И Финляндия. Ничего не говорю, финны использовали нестандартную технику, выжимали максимум из своих возможностей. Маннергейм построил мощную оборонительную линию, штурмовать которую зимой было на порядок сложнее. И всё-таки возможности финнов несопоставимы с объединённой мощью французов и англичан.
— Вань, а как наши в Испании с фрицами воевали, знаешь? Ты вроде что-то говорил про преподавателя-«испанца»?
Танкист легонько усмехнулся:
— Ну, ты вспомнил. В Испании с обеих сторон сражались испанцы. Что наши, что немецкие или итальянские добровольцы и военспецы — они только помогали. Но, к слову говоря, немцы в Испании были слабее, гораздо слабее. Наши «ишачки» в 37-м уверенно владели небом и как хотели били в воздухе что немецкие «Арадо», что итальянские «Фиаты». Потом, правда, появился «мессершмитт», но тогда это был ещё только опытный, не серийный истребитель, не особенно и превосходящий И-16.
А бронетехника — так наши Т-26 вообще не знали поражений в бою с немецкими «единичками» и итальянскими танкетками. В боях за Пингаррон техника врага горела только так!
— Мужики, мы скоро к особисту всей компанией попадём. Кончай разговор! Вань, тебя так вообще ничему жизнь не учит.
Игорь аж побледнел от негодования из-за опасного для всех разговора — и ведь товарищ действительно прав, языки нам могут неплохо так укоротить.
— Гляди-ка, повели!
— О чём ты, Вань?
— Да вон, комендачи насильника забирают.
— Это кого ж он?
— Да медсестра здесь есть симпатичненькая, местная. А мудак этот — её земляк. То ли ему самогон передали, может, и через неё, может, в самоволке был, но только по пьяни на девчонку полез, силой брать. Его, правда, в самом начале кто-то из палаты приложил — да, кажись, тоже местный, из Тербунов призывали, — а в завязавшейся потасовке приняли участие проснувшиеся раненые. Голову придурку разбили.
— Поделом.
— Поделом-то поделом, так ведь по пьяни-то полез, ущербный. И потом, сам знаешь, что на каждую не лезут. Значит, что-то знал… Да не суть, дело-то в ином: парню трибунал грозит, из-за шумихи дело замять не удалось.
Тут уж я возмутился:
— Хрен его жалеть! Что мужик по пьяни делает, то он в трезвом виде в уме держал! Сегодня на землячку по пьяни полез, договориться не смог, а завтра? Мало наших баб фрицы насилуют, теперь ещё и свои начнут?
Меня поддержал Игорь:
— Я таких историй слышал немало. Мужик нетрезвый понравившуюся бабу силой возьмёт, а как в голове прояснится, как поймёт, что натворил, так быстрей ситуацию исправлять. Задушит девку или ножом пырнёт — и вся недолга. Некому свидетельствовать против — вот и хорошо. Да я бы таких уродов сам, своей рукой…
9-е декабря 1941 г.
Средняя школа села Тербуны.
Временное расположение передвижного армейского госпиталя.
Рядовой Виктор Андреев.
Анька после выволочки госпитального начальства сидит на топчане ни живая, ни мёртвая, словно окаменела. В палату идти боится — стыд берёт, из школы вообще выходить боится — там родные Краснорядцева бучу подняли, перед всем селом шалавой охаяли. Многие сельчане верят.
Что самое хреновое, Краснорядцеву домой попасть, где его на радостях и напоили до беспамятства, помогла-то как раз она. Анька же его и обратно пустила и даже позволила с собой в закутке посидеть, думала, чуть-чуть поговорит и спать уложит. А тут он сам стал силой её укладывать…
— Ань.
Молчание.
— Ааа-ань…
Ни звука.
— Ань!!!
— Ну что тебе…
Девушка отвечает надломленным, треснутым голосом. Но хотя бы отвечает.
— Слезами делу не поможешь. Ну правда…
— Ты не понимаешь. Меня опозорили перед всеми. В палате мужики теперь во мне дыру прожгут, а дома мне и вовсе показываться страшно.
— Да чего тебе бояться?!
Девушка аж подскочила на топчане. Её пронзительный взгляд, наполненный яростью, болью, отчаянием, стыдом, заставил меня отшатнуться.
— Ты не понимаешь?! Из-за меня погибнет человек, наш с тобой сосед, не забыл? Краснорядцевы ни мне, ни моей семье этого не простят. Ах, да… Ещё я теперь для всех — кстати, благодаря тебе да Сашке-болтуну, — я теперь для всех и навсегда останусь шалавой! Слышишь?! Кто меня теперь-то замуж возьмёт, порченую?!
