А после пронзительно свистнул, привлекая к себе внимание, рыжеволосый парень.
— Эй, народ! Я же рассказывал о перестрелке на вокзале Зимска! Так это он в укрытие унтера с простреленной головой уволок! Я взять в толк не мог, какой прок покойника из-под обстрела выносить, а дело в подсумке с запасными магазинами оказалось! Представляете? У этого парня нервы как железные канаты!
Тут уж на меня поглядели с интересом, кто-то даже поаплодировал. Порадоваться бы столь лестным словам, а вместо этого вновь ощутил себя не в своей тарелке.
— Пётр, иди к нам! — помахала мне рукой Инга, тогда только перестал стоять столбом, присоединился к девушке, сидевшей за столом в компании спортивного вида юноши с модной прилизанной причёской и рыжего Антона.
Ну да — неожиданно для себя вспомнил, как его зовут.
— Кто ехал в одной машине на инициацию — теперь почти как молочные братья! — радушно поприветствовал тот меня, а вот с Ингой не получилось перекинуться даже парой слов. Просто с новой силой возобновился диспут, а одну из сторон в нём представлял как раз наш подтянутый сосед.
— Наивно полагать, будто войны способствуют научному прогрессу! — заявил он, поднявшись на ноги и став как минимум на полголовы выше собравшихся. — Войны — это боль, смерть и насилие! А ещё деградация! И не только моральных принципов, но всего и вся!
Часть аудитории зааплодировала, другая — засвистела. Нашлись и те, кто остался к высказыванию равнодушен. Они пили пиво.
— Война — это дорого. Государства тратят миллионы на никому не нужные танки и аэропланы, производят горы бомб и патронов, вместо того чтобы направить эти деньги на развитие науки, борьбу с неграмотностью и развитие промышленности!
— Да кто ж им даст? — выкрикнул кто-то, и начался спор всех со всеми.
Но так-то да — оружейные заказы доставались конкретным промышленникам, которые за них готовы были кому угодно глотку перегрызть. Если у нас значительная часть оборонных заводов находилась в республиканской собственности, то за рубежом на этом рынке безраздельно властвовали частные корпорации.
— Лишь сверхоружие остановит эту бессмысленную гонку! — продолжил излагать свою позицию наш плечистый сосед. — Лишь обретение сверхоружия, способного уничтожить саму планету, заставит прекратиться войны и принудит государства к мирному сосуществованию!
Его оппоненты засвистели и затопали ногами, союзники — а таких оказалось очень даже немало, захлопали в ладоши и принялись скандировать:
— Миру — да! Нет войне! Миру — да! Нет войне!
Начались прения, и у меня окончательно голова кругом пошла, да ещё в клуб продолжили подходить завсегдатаи, и вскоре за нашим столом не осталось свободных мест. Я решил не дожидаться, когда меня попросят пересесть, поднялся сам.
— Куплю чего-нибудь выпить! — сказал Инге, но та, такое впечатление, даже не услышала — была для этого слишком увлечена дискуссией.
Огорчился? Ну да, не без этого. Но покидать клуб не стал, перебрался за стойку бара, где хватало свободных стульев на высоких ножках. Теперь, когда никто больше не обращал на меня внимания, даже начало здесь нравиться. К тому же, хотелось дослушать спор до конца.
— Скажите, а квас у вас есть? — уточнил я у буфетчика.
Тот покачал головой.
— Только пиво.
Из-за жары и духоты пересохло горло, а сидеть за стойкой бара и цедить содовую показалось как-то совсем уж глупо. И дорого.
— Налейте самого лёгкого, пожалуйста! — попросил я и сразу расплатился.
Буфетчик подставил пузатую стеклянную кружку под кран, а меня вдруг ощутимо пихнули в бок.
— Снобы они тут все, — проворчал устроившийся по соседству студент на пару лет меня старше и килограммов на сорок тяжелее. Но ни тучным, ни медлительным он не выглядел, показался эдаким округлым живчиком. Чем-то отдалённо напоминал сказочного Колобка — то ли круглыми щеками, то ли бритой наголо головой.
— В смысле? — уточнил я, поскольку обращались именно ко мне.
— Если бы кваса возжелал кто-нибудь с золотым румбом — мигом сбегали бы в соседнюю палатку, — пояснил мой упитанный собеседник, перехватил взгляд на свой значок и рассмеялся. — Нет, семь-семнадцать тут не котируется, только эталонный шестой виток.
— А!
Толстяк протянул руку и представился:
— Карл.
— Пётр, — сказал я, пожимая пухлую ладонь, которая оказалась на диво плотной. Да и предплечья Карла были толстыми, но отнюдь не рыхлыми.
Тут на стойку выставили кружку пива, и я воспользовался случаем отвлечься от навязанного разговора, поскольку ни с кем общаться не хотелось. Пиво оказалось холодным, горьковатым и совсем не крепким — влил в себя половину кружки, сам не заметил как. После решил никуда не спешить, развернулся и откинулся спиной на стойку, начал следить за собравшимися.
Точнее — за Ингой.
Поначалу не мог сообразить, что именно не даёт покоя, а потом с изумлением осознал, что Инга, в отличие от беззаботной Лии, на общем фоне если и не потерялась, то прежнего впечатления уже не производила. Слишком много кругом оказалось ярких, умных и энергичных барышень. И да — их тоже переполняла внутренняя сила. А если убрать это преимущество…
«Будто первая отличница класса в институт поступила, а там все такие умные и талантливые», — вдруг подумалось мне, и стало обидно за Ингу. Ну а как иначе? Я ведь её любил.
Любил? Пожалуй, впервые признался в этом самому себе, только вот не осталось ли это чувство в прошлом? Или и не было ничего, а меня просто тянуло к ней, как к некоей яркой сильной личности, лидеру по натуре?
За этими мыслями не заметил, как допил пиво. И сделал это совершенно напрасно — пусть накал страстей и пошёл на убыль, диспут был пока что далёк от завершения.
Буфетчик, не спрашивая, наполнил ещё одну кружку, и я не отказался, отсчитал мелочь и больше уже не увлекался, цедил хмельной напиток редкими маленькими глоточками, желая растянуть его как можно дольше. В запасе ещё оставалось время, решил дождаться окончания сборища и перекинуться с Ингой хотя бы парой слов наедине. Мне нужно было разобраться в своих чувствах. Нужно было и всё.
А ещё захотелось с кем-нибудь об этом поговорить. Вот только единственный человек, с кем действительно можно было обсудить столь личный вопрос, сейчас пребывал в психиатрической клинике, и в такой поздний час посетителей к нему уже не пускали.
Беда-беда, огорчение…
Я уставился в кружку и какое-то время бездумно взирал на остатки пива, затем одним махом опрокинул их в рот.
— И как тебе эта ярмарка тщеславия, Пьер? — поинтересовался вновь вернувшийся к стойке Карл.
Слова упитанного живчика озадачили. Нет — не странное обращение, в тупик поставил сам вопрос.
— Ты о чём?
