Сказано это было столь равнодушным тоном, что я поверил в объяснение сразу и безоговорочно.
Как-то резко расхотелось управлять «этими своими энергиями», но удержался, не поддался панике. Оттёр пальцы от туши, перешёл в следующий кабинет и оказался на приёме у стоматолога. Тётка средних лет с удивительно мощными руками велела сесть в кресло, откинуть голову и открыть рот. Я напрягся, но приём ограничился осмотром зубов с помощью зеркальца да диктовкой какой-то абракадабры медсестре.
— Свободен!
Второй раз просить не пришлось, и я спешно покинул кабинет, а в коридоре столкнулся с Ингой и Лией. Девушкам выдали столь же бесформенные штаны и рубахи, только им ещё и пришлось подворачивать рукава и штаны. Улыбнулся бы, да было не до того.
Медкомиссия! Я вдруг сообразил, что мы проходим медицинское обследование, и снял очки, растеряно протёр стёкла полой рубахи.
Могут ли отсеять соискателя уже на этом этапе — вот в чём вопрос.
Могут или нет?
Подавив невольную дрожь, я прошёл ещё пару специалистов и пристроился в конец небольшой очереди в последний кабинет с терапевтом. Следом подошли Лев и Аркадий, а вот девушки скучковались в другом конце коридора — их принимал свой специалист.
— Жарко! — сказал Аркаша и принялся обмахиваться учётной книжкой.
Лев потел ничуть не меньше товарища, но беспокоился совсем по другому поводу.
— Интересно, инициация сегодня будет? — спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь. — Тридцатое июня — последний оптимальный день…
Поинтересоваться, с чего это он взял, я не успел, поскольку подошёл мой черёд идти на приём. В просторном светлом кабинете за столом сидел профессорской внешности дядечка-врач, ассистировала ему симпатичная медсестра лет двадцати на вид со светлыми волосами, подстриженными коротко, точь-в-точь как у Инги.
Обратил на это внимание, когда передавал учётную книжку врачу, а ещё подметил, что в кабинете отсутствует таблица для проверки зрения. Это как-то немного успокоило.
— Разувайтесь, — попросила медсестра, а стоило мне выполнить распоряжение и прижаться спиной к стене рядом с планкой для измерения роста, объявила: — Сто восемьдесят пять сантиметров.
После пришла очередь измерения веса. Медсестра уравновесила устройство, сдвинув гирьку по рейке с делениями, и поджала губы.
— Пятьдесят семь восемьсот, — оповестила она врача и сочла нужным добавить: — Недобор массы тела.
— Не страшно! — благодушно улыбнулся дядечка, делая в моей учётной книжке новую запись. — Были бы кости, мясо нарастёт!
Спорить с врачом медсестра не стала и попросила:
— Раздевайтесь.
Я стянул через голову рубаху, положил её на свободный стул, затем избавился от штанов, и тогда последовало уточнение:
— Полностью, пожалуйста.
Справиться с замешательством и завязками удалось далеко не сразу, но всё же стянул чёрные ситцевые трусы и кинул их на стул к остальной одежде, оставшись в чём мать родила.
Девушка с абсолютно невозмутимым видом опустилась передо мной на колени и принялась нажимать пальцами на пах, затем отработанным движением оттянула с головки крайнюю плоть, сразу вернула ту на место и выпрямилась.
— Без особенностей, — оповестила она доктора, и тот шлёпнул в мою учётную книжку соответствующий штамп.
— Внутренние патологии?
Затейливый жест медсестры обернулся лёгким жжением в области темени, и лишь крайнее удивление позволило сохранить невозмутимость, когда начавшая опускаться тёплая волна миновала пупок и ушла ниже.
— Без патологий!
И вновь к желтоватой бумаге приложился очередной штамп.
— Особые приметы?
Медсестра смерила меня оценивающим взглядом и начала перечислять:
— Нависающие надбровные дуги, глаза серые с оттенком зелёного, короткие мочки ушей, над левым соском чёрное родимое пятно диаметром пять миллиметров.
Девушка опустила глаза, и я ощутил, как к щекам приливает кровь, но ничего вроде давешнего «без особенностей» не прозвучало, был отмечен вертикальный шрам над правым коленом в три сантиметра длиной, а затем меня попросили повернуться спиной. Там отметили ещё пару родимых пятен и лишь после этого прозвучало долгожданное:
— Надевайте трусы, проходите к столу.
А стоило только выполнить распоряжение, как медсестра что-то негромко прошептала. Я вздрогнул и развернулся к ней:
— Что, простите?
— Число расслышал? — уточнил доктор.
Я собрался с мыслями и сказал:
— Шестнадцать.
Тут же девушка сказала ещё даже тише прежнего:
— Сорок восемь.
Но на этот раз я был к чему-то подобному готов и повторил число без всякого труда. Доктор шлёпнул в учётную книжку новый штампик, велел закрыть глаза и коснуться указательными пальцами кончика носа. Затем пришлось последить за движением молоточка, после этим же молоточком меня постучали по коленям и разрешили вставать и одеваться.
— А книжка? — спросил я, прежде чем покинуть кабинет.
— Останется у нас, — объявил дядечка. — Свободен!
Я вышел в коридор, меня сменил Аркаша, а Лев удивлённо спросил:
— Ты чего такой красный?
— Сам увидишь, — сдавленно выдавил я из себя и поспешил на выход.
К Эпицентру выдвинулись уже во второй половине дня после не слишком плотного, но достаточно сытного обеда. Солнце припекало, и пришлось натянуть шапочку, да ещё и затянуть на бантик завязки, чтобы ту не сорвало с головы потоком встречного воздуха.
Вскоре попался пропускной пункт с отметкой «двадцать пятый километр», сразу после него потянулись полосы распаханной земли, будто государственную границу обустроили. Приложив ладонь ко лбу козырьком, я присмотрелся, но конца контрольно-следовой полосы не разглядел. Да и кончалась ли она вовсе или замыкалась вокруг Эпицентра кольцом? Это было бы логично.
Дрейфовавшие в небесной выси дирижабли остались позади, а потом я ощутил, как понемногу начинает прогревать изнутри непонятной природы тепло. Странное воздействие ощутили и остальные; то на одной машине, то на другой кто-нибудь перегибался через борт и принимался исторгать из себя полупереваренный обед. Мне — нормально.
Мал-помалу сделалось заметно витавшее впереди марево, воздух там словно светился, и смотреть на него стало неприятно, сразу начинало печь глаза. А в остальном — степь как степь: слева ровная как стол, справа холмистая, но и там, и там с пожелтевшей словно после долгой засухи травой.
Понемногу начало ломить кости и крутить суставы, пересохла глотка, словно и не пил всего четверть часа назад. Ветер сделался неприятно-сухим, он будто наждаком царапал кожу и заставлял прятать в ладонях лицо. Один из наших спутников грохнулся в обморок, и Лия принялась обмахивать его, но без толку. А столбы на обочинах всё мелькали и мелькали.
