— Гляньте, Михаил Дмитриевич, — попросил он, рассказав о происшествии. — Придётся объяснительную писать, без официального заключения не обойтись.
Прапорщик обтёр рукоять дубинки ветошью, цокнул языком.
— Да что тут смотреть? Уронили в лужу, а тут щель, внутрь вода попала, ещё и грязь набилась, вот и перемкнуло контакты. Случайное совпадение погодных условий и криворукости курсантов.
— Заключение дадите?
— И охота только тебе эту бумажную волокиту разводить? Да это вообще не моё дело! Создавайте комиссию, назначайте ответственных…
Кладовщику определённо не хотелось копаться в потрохах трансформатора, но порадоваться такому его настрою я толком даже не успел.
— Так её чистить теперь или сразу на списание? — спросил сержант, и Михаил Дмитриевич явственно поскучнел.
— Ладно, гляну, — пообещал он без всякого воодушевления и попросил: — Мальца оставь, с ним заключение передам.
Александр Малыш глянул сверху вниз.
— Отсюда — сразу ко мне. Понял?
Я молча кивнул, но тут же поправился.
— Так точно!
— Иди-иди, Сашка! — отпустил сержанта кладовщик. — Никуда он не денется.
После прапорщик внимательно изучил пломбу, затем отложил увеличительное стекло и нацепил на переносицу пенсне.
— Ну-с, посмотрим.
Когда кусачки перекусили проволоку, по спине побежал холодок, и я понял, что осуществлённый мною план на деле далеко не столь идеален, каким представлялся поначалу. И ведь назад уже ничего не отыграть…
Грязи под крышкой оказалось не так уж и много, Михаил Дмитриевич взял щёточку и неожиданно уверенными движениями для человека, весь день напролёт дующего пиво, вычистил её на бумажный лист. Затем сунул внутрь пинцет и выудил комочек скомканной золотинки, оплавленный и вроде бы даже обгоревший.
— Знаешь, что это? — обратился он ко мне.
— Какой-то мусор? — высказал я очевидное в этой ситуации предположение.
— Мусор у тебя в голове, курсант, — сварливо заявил прапорщик. — А это свидетельство постороннего вмешательства в конструкцию трансформатора. Случайно фольга внутрь попасть никак не могла.
— Но почему…
— По кочану и по капусте! — отрезал Михаил Дмитриевич. — За старого пня, из ума выжившего, держишь?
— Никак нет, господин прапорщик! — вырвалось у меня.
Кладовщик какое-то время буравил недобрым взглядом, затем снял пенсне, поморщился и помассировал виски.
— Убить хотел?
Я ни в чём сознаваться не стал, но и в отказ не пошёл, лишь напомнил:
— На полной мощности трансформатор выдаёт напряжение, не опасное для жизни!
Прапорщик хватил себя ладонью по лбу.
— Чему вас только в школе, бестолочей, учат?! Формулу общего сопротивления при параллельном подключении двух резисторов не помнишь? Тут не просто на рабочую мощность разряд поставлен был, тут он на десять процентов максимальный уровень превысил! А между максимальным и летальным разница не столь уж и велика!
Я судорожно сглотнул.
— В целом, мыслил ты в правильном направлении, но вот исполнение… — Михаил Дмитриевич приложился к кружке с пивом и привычно поморщился: — Моча тёплая…
Иногда у меня случаются озарения — будто лампочка в голове включается. Вот и сейчас в один миг осознал: если кладовщик изложит своё мнение на бумаге, поверят ему, а не мне, и столь серьёзный инцидент на тормозах уже не спустят. Бесполезно запираться будет, накажут по всей строгости.
Спина разом промокла от пота, но ещё имелся шанс предотвратить разоблачение. Я ухватил кружку прапорщика и попытался применить знания, полученные на уроках физики: что-то такое крутилось в голове насчёт энтропии и рассеивания энергии.
Нагреть объект — просто. Не легко, а именно — просто. Нужно лишь передать должное количество джоулей, что для человека со сверхспособностями привычно и понятно. Другое дело — процесс охлаждения! Тут энергию надо забрать.
Как? И куда её потом деть? Принять в себя и поджариться? Нейтрализовать каким-то образом? Просто вытянуть и выбросить в пространство?
Первого я не хотел, второго не умел, остановился на последнем варианте. Процесс этот оказался не из простых, потребовалось не просто влить сверхсилу в кружку, но и связать там ею тепловую энергию жидкости, а после выдавить вовне. И всё это — с тщательнейшим контролем израсходованных джоулей.
Куда там ударам кулаком по доске! Натуральная хирургическая операция!
Справиться помог шок, не иначе. По крайней мере, обошёлся без долгой медитации и пиво в кусок льда не превратил. Сначала от напитка начала подниматься лёгкая дымка, затем стеклянные бока кружки запотели, а стоило только проявиться изморози, и я разжал пальцы.
— Так лучше? — хрипло спросил у кладовщика, растирая друг о друга озябшие ладони.
Тот с некоторой даже опаской взялся за ручку, сделал глоток и одобрительно крякнул, а потом выставил на стол пятилитровый бидон.
— Осилишь?
Можно подумать, у меня был выбор!
— Легко! — самоуверенно заявил я и, вот уж воистину удивительное дело — справиться с охлаждением такого объёма оказалось несравненно проще.
Но проще лишь в том плане, что тут я особо не опасался переборщить и мог работать на пике своих способностей. Не приходилось осторожничать, наоборот — жал, жал и жал, прогонял через себя в бидон сверхсилу и выталкивал её дальше вместе со связанной тепловой энергией пива, пока на поверхности не стали появляться тоненькие льдинки.
— Ну вот! — широко улыбнулся я и едва не сверзился с табурета из-за головокружения. Пришлось даже ухватиться за край стола, иначе бы удержать равновесие не вышло. И тело стало каким-то ватным, и сознание поплыло.
Ну вот с чего бы это? На тренажёрах в училище куда интенсивней работал — и ничего. Тут же пива на глазок всего литров пять, а охладил его от силы градусов на двадцать. Итого четыреста двадцать килоджоулей потратил самое большее. При моей нынешней мощности как раз двадцать-тридцать секунд работы. Или что-то не так сделал?
Прапорщик заглянул в бидон и озадаченно хмыкнул, затем долил пива в свою кружку и наполнил ещё одну, которую вытащил из шкафа. Её передвинул мне.
— Выпей-ка, — сказал он, закрыл ёмкость жестяной крышкой и убрал её под стол.
Во рту пересохло, но я всё же напомнил:
— Курсантам нельзя!
— Вздор! Пей!
Спорить не было сил, я ухватил запотевшую кружку и поднёс её ко рту, каким-то чудом не расплескав при этом содержимое на стол. Сделал глоток, и от ледяного напитка сразу заломило зубы. И нет — в бидоне оказалось не пиво, Михаил Дмитриевич предпочитал ему ржаной квас.
