— Вам не выбраться отсюда живыми, — шипел он.
Теперь на его лице не осталось совершенно никакой выдержки. Лишь лютая злость, ненависть и дикий страх. А во мне же наоборот, словно каждый нерв обмер и эмоции притупились. Я четко осознавал кто находится передо мной, контролировал каждое движение и не позволял эмоциям взять вверх. Ведь стоит позволить чувствам выйти на передний план, как убийство международного террориста «при сопротивлении» будет превращено в преднамеренное убийство и его спальня превратится в кровавое место пыток. Нельзя подставлять Дэна и остальных ребят, нельзя снова загреметь на скамью подсудимых, мне нужно еще вернуться к Пчёлке.
Взмах рукой и лезвие кинжала вошло в сердце врага словно в масло. Не веря в случившееся он опустил глаза к ножу и тут же посмотрел на меня. В его взгляде застыло непонимание, сменившееся ужасом. Этот ублюдок не мог поверить, что его убивали в собственном доме. Не отпуская его взгляд, я провернул рукоять оружия, вгоняя клинок еще глубже и доставляя ему еще больше боли, наблюдая за тем как от лица араба отливает кровь.
— За Маю, — плюнул ему в рожу, вытаскивая нож. Из раны тут же брызнула кровь.
Дэн отпустил его. Тело Хаммада рухнуло на пол. Я следил за тем как жизнь покидала араба, чтобы не дать ему ни единого шанса на выживание. Куратор приложил пальцы к его шее и только убедившись, что жизнь покинула нашего врага позвал ребят. Самый огромный из парней взвалил его себе не плечо и мы покинули логово монстра.
Отъехав от места преступления километров на тридцать передали тело Хаммада другим людям. Пока они забирали поверженного врага, я стоял и смотрел на окрашивающее все в оранжевый цвет восходящее солнце. Ждал когда меня захлестнет ликование. Но чувствовал лишь облегчение. Словно с меня наконец-то сняли бетонную плиту, пытавшуюся всё это время раздавить своей тяжестью. А теперь, теперь я мог дышать. И пусть пока я до конца не осознавал всю значимость случившегося, но уже ощущал легкость. Смотрел как в небе кружится сокол, теряясь в лучах солнца и снова появляясь в поле зрения и не верил, что наконец-то освободился из плена прошлого, плена ненависти и мести. И благодарил Бога за то, что больше не увижу этих беспощадных лучей. И только в эту секунду осознал — мы с Пчёлкой больше не пленники солнца. Мы свободны.
Эпилог
5 лет спустя
Мая
Нежные поцелуи вытягивали меня из сна. Губы коснулись плеча, теперь лопаток, сползли к позвоночнику. А вот нетерпеливые руки откинули одеяло и широкая ладонь легла на колено, медленно поднимаясь вверх к ягодицам, очерчивая изгибы, двигаясь выше к талии и еще дальше. Макс сжал грудь, откинув волосы в сторону, целуя меня в шею.
— М-м-м, — простонала, окончательно проснувшись от такого приятного нападения. — Сколько времени?
— У нас еще десять минут до будильника, — проговорил он между поцелуями, захватив зубами мочку уха, тут же взявшись посасывать её.
— Ты что, ставил специально дополнительный будильник, чтобы хватило времени на утреннюю зарядку? — улыбнулась, чувствуя как его пальцы играют с моим соском.
Низ живота приятно тянуло, а между ног стало влажно от его нехитрых ласк.
— О, да, — перевернул меня на спину, поставив руки по обе стороны от моей головы, нависая надо мной и путешествуя губами по моему лицу. — Есть у меня прибор, который точно не даст проспать такую возможность.
Раздвинул коленом мне ноги и уткнулся в живот возбужденной плотью.
— Чувствуешь какой крепкий? — положил мою ладонь себе на член, проведя ей вверх вниз. — Еще немного и взорвется.
Он поцеловал меня в шею, спускаясь ниже, пока не добрался до соска. Лизнул его, обхватывая губами, посасывая. А я крепче обхватила его эрекцию, неторопливо двигая рукой, а второй зарываясь в отросшие светлые пряди. Любила когда у Макса отрастали волосы. Он выглядел тогда таким юным и беззаботным.
Жёлтый дотронулся до набухших складочек у меня между ног, размазывая по ним влагу и останавливая пальцы на клиторе. Он нажал на возбужденный комок, начав массировать круговыми движениями, вырывая из меня стон.
— Не мучай, а то не успеем, — обхватила его поясницу ногами, и направила член себе в лоно.
— Нетерпеливая моя, — Макс не стал спорить, вошел до упор в меня и замер, жадно впиваясь в губы и проталкивая язык мне в рот, сплетаясь с моим.
Воспламеняясь от его поцелуя еще сильнее, подалась бедрами на встречу Жёлтому, поторапливая. Как только он задвигался, застонала ему в рот. Боже! Мне никогда не надоест его вкус, запах, наша близость. Не важно сколько времени пройдет, пять, десят, тридцать лет, я всегда буду гореть рядом с ним.
Сейчас уже кажется, что и не было этих лет в разлуке, не было терзаний на счет взаимности чувств. Осталась лишь железная уверенность друг в друге и любовь, крепнущая день ото дня. Те мои многолетние сомнения сейчас кажутся смешными. Как я могла не видеть, не чувствовать отношения Макса ко мне. Как выяснилось позже, все вокруг знали о том, что сходим с ума друг по другу и в конечном итоге будем вместе. Вот только мы оказались настолько слепы, что пришлось пройти через ад, чтобы это понять.
Воспоминания семилетней давности по прежнему живы. Пусть мы научились их заглушать, но порой все возвращается с новой силой, окуная с головой в прежнюю боль. Особенно остро всё проживается во снах. Проснувшись в холодном поту от осторожных прикосновений и успокаивающего шёпота родного человека, понимаешь, что все позади. Почувствовав дрожь и метания, крики или плач, он не даст мне вариться в ночном кошмаре, вытянет оттуда и отвлечет. Прижмусь к нему всем телом, возвращаясь в настоящий момент и вдохну с облегчением. Вспомню, что он рядом. Тот кто уничтожил монстра и спас мне жизнь всегда будет рядом и ни за что не даст в обиду.
Конечно, нам обоим потребовалось время, чтобы научиться жить с грузом прошлого на плечах. Мы оба до сих пор ходили на терапию. И понимали, насовсем нам никогда не избавиться от костлявых призраков пустыни.
Те два года, проведенные вдали от Жёлтого, я училась жить дальше и ждала его возвращения. Возвращение на Родину оказалось совсем не таким на какое я рассчитывала. Меня по-прежнему не пускали домой. Я даже не могла попасть на могилу к маме. Радовали лишь редкие встречи с папой. Меня держали в закрытом частном пансионате, находящимся за тысячи километров от родного города. И папа переехал на время моего лечения ближе к клинке. Как только ему давали разрешение навестить меня, он сразу же появлялся в лечебнице и проводил со мной целый день. Виделись мы с ним всего пару раз в месяц, но даже эти встречи помогали не пасть духом. Да и для него мое возвращение помогло не уйти в себя после смерти мамы.
А когда наконец-то разрешили поехать домой, то там мне стало тяжелее. Без мамы и Макса я не понимала что делать и как жить дальше. Я больше не хотела заниматься журналистикой, да и общение с людьми вызывало во мне ужас. Практически год я прожила затворницей. Выбираясь из дома лишь в компании папы или же родителей Макса. Тётя Вера и дядя Боря принимали меня как и прежде, с распростертыми объятиями. И мы вместе ждали возвращения их младшего сына.
