— Жажду этого.
— Придётся разорвать все старые связи и полностью прекратить контакты с внешним миром. Лишиться всего для того, чтобы обрести все.
— Именно для этого я здесь, — перед глазами всплыло лицо Пчелки. Я здесь, чтобы вернуть свое все.
— Наше дело требует пожертвований. И нам нужно быть уверенными, что ты действительно готов идти с нами в одном направлении, — многозначительно посмотрел на меня, приподняв правую бровь.
— У меня есть сумма, которую я способен вложить в общее дело. Я избавился от всего имущества, что было в прежней жизни.
Смотрел в его глаза, пытаясь не столько понять, каким именно человеком он был, сколько определить степень его готовности пустить меня в организацию. Пустые разговоры нервировали. Какого черта мы обсуждаем одно и то же. И не плевать ли им, кто именно желает присоединиться к ним, тем более, если этот кто-то готов внести немалый вступительный взнос. Глядя на этого лощеного араба, явно выдающего себя за уважаемого члена общества, не испытывал никакой нервозности или страха. Все воспринималось некой игрой, правила которой мне лишь предстояло узнать. И даже у тех двух головорезов по обе стороны от меня, не получалось напустить страха необходимым образом, внушая определенную долю трепета перед их силой.
— Отлично, — подытожил мой интервьюер, щелкнув пальцами. — Осталась небольшая формальность.
Откуда-то из-за его спины, появился человек с лэптопом, останавливаясь напротив меня.
— Открой свой банковский счет, и мы переведем твой вклад на общий счет организации.
Сделав, как было сказано, следил, как в моем аккаунте хозяйничает кто-то другой, опустошая его подчистую. Мне было не жаль денег, только не для Маи и ее спасения, но, несмотря на это, казалось, что меня поимели без смазки. И отмыться от этого унижения вряд ли получится.
— Благодарим за щедрый вклад, — воодушевленно проговорил человек в костюме. Блеск в глазах мужчины вновь скрыла тьма мешка, опустившегося мне на голову.
— Что происходит? — попытался вырваться из цепких рук, скручивающих мои запястья за спину.
— Вам осталось пройти тестовое задание, после выполнения которого никто не будет способен оспорить ваше право находиться среди истинных воинов Аллаха. Извиняюсь за неудобство, — послышалась насмешка в его голосе.
***
Ветер усиливался. Песок летел в лицо, мешая обзору и забиваясь под одежду. Всего несколько часов назад мы пересекли границу, и не успел я снова привыкнуть к дневному свету, как уже замотанный в какой-то арабский платок, скрывающий цвет волос и лицо, шел следом за Хасаном вдоль небольшого, потрепанного временем дома в маленькой деревушке, прислушиваясь к звукам внутри. Я не знал, для чего мы оказались здесь и что от меня потребуется. Возможные варианты развития сценария, вырисовывающиеся в голове, заставляли тело находиться в постоянном напряжении. И Хасан и следующие за нами другие трое ребят, чьих имен я не успел запомнить, держали в руках заряженные ружья, мой же оказался совершенно пустым, без единого патрона. В мои планы не входило стрелять в своих спутников, но они пока что не могли мне доверять, совершенно не зная, как человека. Мне нужно втереться к ним в доверие, но в тот момент не думал ни о чем другом, как о причинах, по которым мы направлялись в тот дом, и что, черт возьми, нас там ждало.
Отослав двоих ребят обойти дом с другой стороны, Хасан нагнулся, пробегая под окном. Последовав его примеру, заметил, как парень, идущий за мной, остался у окна, прижавшись к стене дома так, чтобы его нельзя было заметить изнутри. Хасан добежал до входа в дом, выпрямляясь во весь рост по правую сторону от двери, показав мне рукой остановиться. Удары бешено колотящегося сердца отдавались где-то в горле, а на лбу выступил пот. Все нутро находилось в тревожном состоянии, будто во мне раскачивался маятник не в силах обрести равновесие, и чем ближе мы были к тому, чтобы оказаться внутри, тем больше он расшатывался.
Хасан пристально посмотрел на меня, в следующее мгновение выбил дверь ногой и ворвался в дом. Послышался звук битого стекла, должно быть, это остальные участники группы вошли внутрь через окна. Женский визг и детский плач заполнили собой все пространство, заглушаемые лишь топотом ног и криками Хасана на арабском. Вбежав в комнату, увидел семью: мужчину, женщину и двоих детей, застигнутых за ужином. Наставив стволы ружей на беззащитных людей, глава отряда что-то говорил мужчине с нескрываемым на лице высокомерием. А тот, закрыв собой семью, встал на колени, умоляя не трогать их.
— Выводи его! — проговорил на английском Хасан.
— Что? — не сразу понял, что он обращается ко мне.
— Этот неверный осквернял город, продавая наркотики. Выводи его! — рявкнул, теряя терпение.
Не вступая в спор, помня о том, что нахожусь на пробном задании, после которого будет ясна моя судьба, подошёл к бедняге, стоящему на коленях, и схватил его за шкирку. Не оказывая никакого сопротивления, он молча поднялся на ноги, покорно последовав к двери. Я вывел его на улицу, когда крик в доме усилился.
Замер, не понимая, что с ним делать дальше, дожидался Хасана. В дверях показался один из ребят, выволакивающий женщину за волосы. Увидев это, мужчина попытался отпихнуть меня, прокричав что-то. Но я сильнее схватил его за шею, не давая вырваться. Я не мог позволить ему убежать и сорвать моё испытание. Если то, что сказал Хасан, правда, то он заслуживал наказания. Пленник попытался нанести мне удар, желая высвободить жену из рук чужого мужчины. Снова попробовал ударить меня затылком в лицо, но я успел отклониться в сторону. Прилетевший в живот локоть, все же ослабил мою хватку, и он вырвался. Он занес руку, чтобы врезать человеку, причиняющему боль его жене, но до того, как его кулак соприкоснулся с черепом парня из нашего отряда, я успел ударить его прикладом ружья по голове.
Увидев обмякающее и падающее на землю тело мужа, женщина закричала еще громче. Из дома показались остальные двое парней, держащих за шеи детей. Последним дом покинул Хасан. Он встал возле лежащего у моих ног пленника, ткнув в него носком ботинка, проверяя в сознании ли тот. Не увидев никакого движения, показал жестом, чтобы я поднял его. Наклонившись, подхватил мужчину за руки, закидывая его себе на спину, не желая тащить по земле отца на глазах у его детей. Только теперь я заметил людей, выглядывающих из окон своих домов, следящих за тем, как их соседей вырывают из их привычной жизни и уводят в неизвестность, сразу же прячущихся в глубине своих жилищ, лишь заметив наши взгляды, устремленные в их сторону. Никто не вышел вступиться за людей, возможно, проживших с ними на одной улице всю сознательную жизнь, потому что никто не хотел оказаться на их месте.
