Парень не заставил себя упрашивать. Быстро пройдя вглубь комнаты, тут же с максимальным комфортом устроился в одном из них, стоящем напротив рабочего стола родителя.
Кабинет отца Миша любил.
С самого детства, ещё мальчишкой, каждый раз заглядывая сюда, чувствовал, что живет в нем что-то «эдакое», особенное, пока ещё недоступное уму подрастающего поколения. Атмосфера, витающая здесь, манила, зазывала призрачной рукой деловитости, солидности и властности. Это место в доме было своеобразным тронным залом его отца — мясного короля, и в нём зачастую принимались решения, связанные не только с бизнесом, но и иные, круто менявшие судьбы многих людей.
Наполнение помещения полностью отражало характер хозяина дома. Комната была не очень большой, но зато идеально квадратной, да и ещё с двумя большими окнами в пол, на которых красовалась декоративная раскладка переплёта, стилизованного под классику. Вид из них открывался на парадную, въездную часть двора перед домом, поэтому отец, часто работающий в кабинете, знал обо всех передвижениях домашних, а вот тяжелые тканевые шторы, обрамляющие окна, не давали ни малейшего шанса понять, наблюдает ли в данный момент Морозов за их перемещениями или нет.
Сердцем кабинета был массивный рабочий стол из темно-красного дерева, установленный в самом его центре. На нём, отдавая дань серьезности рабочего процесса — ноутбук, а раньше, как помнил Михаил, на этом месте стоял компьютер. Рядом с электронным устройством, с левой стороны — брутальная настольная лампа со светлым абажуром из матового стекла на изящной бронзовой опоре. Напротив стола — два огромных старинных, но вполне удобных кресла, а за ними — большие напольные часы, громко отсчитывающие минуты жизни. По обеим сторонам от стола, вдоль стен от пола до самого потолка, размещались стеллажи с книгами, и это несмотря на то, что в доме существовала отдельная комната, выделенная под библиотеку. Размещение в кабинете любимых книг было прихотью отца, а ублажать себя тем или иным способом тот любил. К таким «ублажителям» относилось и содержимое массивной деревянной тумбы такого же цвета, как и стол, стоявшей в простенке между окнами. В неё были встроены мини-холодильник, бар и выдвижные ящики с превосходной коллекцией эксклюзивных сигар.
Вот и сейчас, едва открыв дверь, молодой человек тут же окунулся в мир запахов, с детства бередящих душу: запаха только что выкуренной сигары и недавно выпитого виски.
— Пап! Ты опять пил и курил?
Морозов — старший скривился.
— Ты будешь меня учить, как жить?
Михаил от слов отца дернулся, будто от удара. В принципе, у него были отличные взаимоотношения с отцом, но вот такого взведенного до предела родителя парень не любил. Поэтому во избежание лишнего недопонимания тут же встал, желая уйти.
— Прости, — устало произнес тот и, сморщившись, потер левую сторону груди.
— Болит? — встревожился сын, делая шаг к сидящему за столом отцу. — Давай маму позову, а ещё лучше доктора вызову.
— Нет. Всё хорошо. Я только сегодня был в клинике семьи твоей новой подружки. Всё в порядке. Так что не переживай. Лучше расскажи, как всё прошло?
— Нормально, — быстро ответил парень, возвращаясь на место. — Только вот Митя Милославский путается под ногами.
— Милославский? А ему что надо?
— Они с Варей дружат с детства. Я считал, что с появлением постоянной девушки Митя забыл о своём братско-дружеском отношении к Варваре. Но, видимо, я здесь что-то не учёл.
— Сын! Не смеши! С какого детства? Его же матушка выдворила из страны ещё маленьким. И что значит «братско-дружеские отношения»?
— Пап! Так Милославский — старший же бизнес-партнёр Архипова. Вот до отъезда Мити на учебу их дети и общались. Причем насколько я знаю, очень тесно и часто.
Александр Маркович снова поморщился.
— Мишка! Это всё ерунда! Сколько им лет-то тогда было? Ей четыре или пять, а ему лет девять? Несерьёзно! И потом, столько годочков-то после этого прошло. Они выросли и стали абсолютно другими людьми, далёкими друг от друга. За эти годы все детские привязанности, если они даже и были, давно сошли на нет. А если что-то и осталось, то исключительно в силу привычки из прошлого, — уверенно произнес он. — Время изменило всё! Так что эта помеха — не помеха. Ты лучше вот что мне скажи: как это тебе в голову пришло подарить девчонке одну из лучших своих кобыл?
— А ты против? — с вызовом спросил парень, тут же непроизвольно набычившись.
Мужчина снова поморщился.
— Мишка! Ты отцу не дерзи! Конезавод твой — делай с ним что хочешь. Хоть весь своим девкам раздари. Но стоит ли уже сейчас начинать девочке делать такие дорогие подарки, да и ещё только для того, чтобы затащить её в койку?
Михаил, до этого практически спокойно слушающий отца, вскинулся.
— Пап! Не передергивай! — и чуть помедлив, тихо добавил, — я, может, женюсь потом на ней!
Глаза Александра Марковича непроизвольно сузились, губы поджались, а лицо начало стремительно багроветь.
— Ты этого не сделаешь! — прошипел он.
Молодой человек тоже поджал губы и в упор посмотрел на родителя, но, сдержавшись, в полемику вступать не стал.
— Мы с тобой так не договаривались, — тем временем продолжил отец, абсолютно игнорируя реакцию сына. — И потом, чтобы спать с бабой, необязательно на ней жениться. Постельный вопрос можно решить намного проще. Я считал, что ты опыта по заграничью-то своему в этом деле поднабрался и вполне способен решить его «на раз-два». Или, может, мне кого другого на это дело подыскать?
— Всё-таки ты циник, пап! Возможно, мне эта девочка по-настоящему нравится! Ты этого не допускаешь?
— Я не дам согласия на этот брак! — сорвавшись, зло хлопнул ладонью по столу мужчина, не желая ввязываться в пустой спор.
Михаил вздрогнул — и от крика отца, и от удара рукой. Глянув на рассерженного родителя, мгновенно понял, что тот завелся. Молодой человек знал, куда могли завести такие вспышки неконтролируемого гнева Морозова — старшего. Ему и матери часто доставалось, когда они вольно или невольно попадали под его горячую руку. Последствия вспышек агрессии отец потом «выкупал»: у матери — редкими, старинными и эксклюзивными драгоценностями, а у него — новой дорогой машиной, тем же самым конезаводом или же просто огромными деньгами.
