– Милейший, соблаговолите передать его сиятельству, что прибыл корнет Журавлев-третий и готов засвидетельствовать свое почтение, а также воспользоваться оказанной высокой честью – быть зачисленным в Его Императорского Высочества отдельный гвардейский гусарский эскадрон! Да пошевеливайся! Аллюр три креста!
Эх, ведь не поймут – провинция…
Поэтому просто предъявил удостоверение и предписание.
Изделия полиграфии, удостоверяющие что я – это младший лейтенант Журавлев А. И. и прибыл не ради своего интереса, а согласно воле пославшего меня провидения, нареканий не вызвали. После выполнения этих ритуальных жестов и обмена приветствиями мою замерзающую тушку пропустили в границы летного царства. Темноватый коридор от помещения «дежурки» отделяло стеклянное окно с «кормушкой». Внутри за столом обнаружился еще один сидящий воин, охранявший покой авиаторов и их техники.
– Синицын! – рявкнул старшо́й.
– Я! – с табуретки подлетел боец. Если бы секунду назад не видел, как этот герой успел задремать (пока начальство повернулось к нему спиной), то мог подумать, что в сиденье табурета установили пружину.
– Проводишь товарища младшего лейтенанта до канцелярии, – сказал старший сержант, проводящий меня по коридорчику. При этом он дал понять, что «отъезд зафиксирован» и весьма недвусмысленно погрозил виновному кулаком. Выпустив меня с другой стороны проходной, он от двери окликнул «вратаря», продолжавшего топтаться у ворот.
– Тяпушкин! Всё – снимайся с усиления. Сдашь тулуп и оружие и пулей сюда ко мне.
Тяпушкин приложил серьезные старания, для того чтобы высвободить свой «кричальник». В результате героического напряжения буденовка слезла бойцу на «клюв». Рот освободился, но при этом островерхий головной убор закрыл ему нос и глаза.
– Есть сниматься с усиления, – ответил боец и приступил к выполнению поставленной задачи. При манипуляциях с буденовкой съехал ремень винтовки. При попытке вернуть трехлинейку на место и начать движение в сторону «караулки» этот воин умудрился запутаться в полах тулупа и поскользнуться. С неотвратимостью снежного обвала боец рухнул на утоптанную дорожку. Карамультук, пролетев в опасной близости с моим фасадом, грохнулась на дорогу. Чтобы это тело вернуть в вертикальное положение, теперь потребуется мощь всего наряда, – вон он на спине барахтается, как жук-бронзовка, перевернуться никак не может… А я не Жаботинский, чтобы такие тяжести поднимать. Поэтому ограничился только тем, что обратился к старшему сержанту:
– Будьте добры поторопить Синицына. – Затем добавил: – И вызывайте подъемный кран. – Потом, вспомнив о необходимости вежливости, присовокупил: – Пожалуйста.
Старший сержант, как паровоз в кино, с шипением выпустил пар, добавив тройку непечатных слов. Облако повисло в морозном воздухе. От «ласковых» выражений продолжал дрожать легкий звон. Еще десять секунд мы постояли, посмотрели на мизансцену и друг на друга, после чего обоих «пробило на ха-ха».
– Синицын! – крикнул переборовший смех помдеж в темноту КПП. – Давай живее!
Аккуратно обойдя ворочавшегося на дороге Тяпушкина, мы проследовали по направлению к нескольким двухэтажным домикам. Возле одного из них, получив заверение, что канцелярия находится именно здесь, на втором этаже, я отпустил сопровождающего и пошел оформляться. В «военные авиаторы», так сказать. Не имея при этом ни одной минуты налета.
Вы слышали, как заунывно поет Бутусов: «Я пытался уйти от любви…»? Через неделю в «учебке» мне приперлось в душу желание также начать ныть: «Я хотел научиться летать…» Запасной игрок и запасная авиаэскадрилья учебной бригады. Какие близкие названия и какие далекие смыслы. Перечислю наши учебные пособия: кусок бронекапсулы «Ила» с кабиной (или как меня все бросятся поправлять – «кокпитом»), доска школьная черная, с набором огрызков белых мелков и вечно сухой тряпкой (а что поделаешь – Сахара…), двенадцать столов и тридцать шесть стульев. Еще три здоровых шкафа со стеклянными дверцами, предназначенные для хранения макулатуры типа уставов и наставлений по применению. К моему счастью, там нашлось то, что мне было нужно, – описания отдельных частей и агрегатов «горбатого».
Что там говорил Серега Скворцов?
– Дров на сегодня достаточно. Изучайте матчасть.
Вот это про нас. Только, в отличие от Кузнечика, дрова были самыми настоящими. До двух потрепанных бипланчиков (вроде как «У‑2», боюсь ошибиться) нас допускать никому и в голову не пришло. То ли бензина не было, то ли желания у руководства. После довольно «средненького» завтрака (что-то между теми помоями, которыми кормили в «моей» армии и студенческой столовке) на выбор была или строевая, или заготовка дров для казармы, столовой и учебного корпуса. Наряд на дроворубные работы, конечно, выполнялся по графику. Но все считали своим долгом втиснуться вне очереди.
Строевая подготовка заключалась в том, что пилоты-лейтехи (ну типа будущие командиры эскадрилий и звеньев) строили пилотов-сержантов (вроде бы как своих будущих подчиненных) и вместе с ними изображали комик-пародию на роту почетного караула. Нет, плац перед занятиями, конечно же, расчищался фанерными лопатами и проходился обгрызенными метлами. Силами курсантов, которым выпала великая честь осваивать навыки строевой подготовки. На некоторых участках особо рьяным товарищам (лишь бы только маршировать поменьше) даже удалось докопаться до твердой массы, напоминающей асфальт, но в основном везде был утоптанный снег, по которому надо было печатать строевой шаг в валенках. Унты вещь классная, но их, во‑первых, не всем выдали, во‑вторых, стоило поберечь для полетов (ну, в конце концов, будут же они?). При нормальном таком минусе по утрам (кстати, кто там пел про жуткие морозы зимой 41-го? – зима как зима) в сапогах ноги скукоживались через час. Так что оставались только валенки. Вы не пытались тянуть носочек в валенках? И не надо – не выйдет. Попробуйте сохранить строевую выправку в шинели, надетой поверх ватника. Ясно, почему занятия по строевой подготовке у нас не очень приветствовали?
У всех ребят мероприятия со строевой вызывали бешеный «восторг». Мы вообще на это безумное балетное действо болт бы забили и законтрили, но окошки кабинета начальника и канцелярии выходили именно на плац. После особо бурного забоя на строевую, выразившегося в том, что первая половина наших орлов пошла греться (и немножко дремать) в учебные классы, а вторая половина переводила табачное довольствие в дым, нам вставили хороший фитиль и пообещали скорое назначение в пехотные подразделения, которые остро нуждались в младшем комсоставе.
Я всегда с величайшим уважением относился к творчеству Никулина и Олега Попова, но самому изображать клоуна не очень нравится. И не мне одному. Поэтому за пилу системы «Дружба‑2» (почти полированную и вечно затупленную) и пару топоров с разбитыми от постоянного употребления топорищами (а на преждевременное списание бумаги уйдет столько, что из нее самой впору рукоять сделать) у нас шло негласное состязание, призом в котором было освобождение от строевой. Заниматься системой отопления (в разделе заготовки топлива) рвались на равных и лейтенантики, и сержантики.
