Еще для обслуживания наших пепелатцев «по вызову» прибегали «радиолюбители» – специалисты по связи. По прозвищу «Резистор» и «Триод». Почему-то их здесь звали радистами, хотя они обслуживали все виды связи, в том числе и телефонную, и почти полностью – электрику полка. За несколько визитов шумы, шипение, щелчки и прочее они устранили «на ноль». Как? Так я же писал выше – радиолюбители. В отличие от пацанят, которые познакомились с подобной техникой только в армии, а до этого ничего сложнее керосиновой лампы в руках не держали, наши «спецы» в свои пятнадцать-шестнадцать лет слушали папанинцев и челюскинцев, общались с «Северным полюсом». Сам Кренкиль не погнушался бы пожать им руки, назови они свои позывные. Экранирование и «заведение «массы» на корпус» сотворили чудо, о котором остальные могли лишь мечтать, – «чистую» связь. Передатчики стояли на машинах звеньевых и комэска. У остальных – только приемники.
С позывными была целая история. Из штаба нас стандартно с изменением раз в пару недель приходило наименование, то «орлы», то «соколы», то еще что-нибудь в этом роде. Хорошо, что хоть «петухами» не окрестили! А после штатного позывного шел номер машины. Если вызов – «орел ноль шесть» еще переносимо, что надо было отвечать на обращение «Шестерка»? Пришлось давить авторитетом и кулаком в печень (не сильно – только обозначить) – чтобы сменить «шестерку» на «шаху» или на «Грача». Игральные карты в полку были не сильно распространены (больше в почете домино), и что шестерка пик – это «шаха» почти никто не знал. Зато позывной «Грач» прижился. Как и «грач шесть».
Комполка сам же сказал, что следует разработать личные позывные. На том, чтобы в слове была буква «р», он тоже заострил внимание. Ну а чего такого, – в моем мире наши штурмовики были «Грачами». Так что я только поддерживаю традицию. Вернее, начинаю. Санька и Гришка стали «Грач десять» и «Грач двенадцать». А в том, что их начали называть «грачатами» – чур, я не виноват!
Что еще добавить? Скажу, что встретили нас технари настороженно и недоверчиво. Ну что – это стало вполне оправданно: вид у нашей команды был далеко не бравый и не очень воинственный. Вот точно – «грачата». Едва лишь оперившиеся (и не утратившие пуха). Вот как студенты-курсанты военной кафедры, которых только-только привезли на сборы в матерую воинскую часть. Потом, через некоторое время, Муса поведал еще одну причину – я у него был третьим пилотом, а у некоторых экипажей сменилось по пять летунов.
Перед боями
Попытка в столовой развести звенья пилотов – командиры за своими столами, сержанты за своими, – встретила наше стойкое неодобрение. После консультации с командованием и командирского рыка майора Храмова стали ставить общий стол для каждой эскадрильи и еще один для штаба и всех остальных. Опостылевшая в учебно-тренировочном центре пшенка сменилась картошкой, макаронами и гречкой. Появились в достатке рыба, свинина и говядина. Баловали нас печенкой. Кроме того, в рационе появились масло, яйца; иногда даже сыр и колбаса. Не помню, какой номер усиленного пилотского пайка нам выдавался, но по сравнению со всеми остальными мы просто жировали. Наши тощие сержантики начали понемножку округляться. Даже возникла необходимость замены штанов и гимнастерок в связи с увеличением линейных и угловых размеров их тушек. По утрам на входе в столовую нас встречал крайне доброжелательный военврач второго ранга Бородулин с кем-нибудь из своих очаровательных ассистенток и ласково предлагал – угадайте, что? – правильно, – столовую ложку рыбьего жира.
По прибытии в ШАП познакомился с начальником особого отдела полка. В течение недели после нашего нашествия, растормошившего сонную грусть «поляны» и опушки лесочка, он по одному приглашал нас к себе на беседу «по душам». Причем в моем случае просто сели за стол, поговорили «за жизню». Даже чаем угостил. Кипяток в одном месте у меня никогда не застаивался, потому не удержался и похвастал, что умею печатать на машинке. Правда, клавиатура у этого железного агрегата была «убийственная». Чтобы «пробить» знак, требовалось реально так стучать кистью. К своему стыду, стараясь показать, какой я молодец и как быстро могу набирать текст, наляпал опечаток почти в каждой строчке. А еще похвалился, что знаю самбо и изобразил прямо за столом болевой на кисть.
Вербовать меня к себе в секретные сотрудники особист не спешил. И также, к бескрайнему удивлению, он не стал просить за кем-то присматривать или докладывать о настроении моих летунов. Вообще не дал никаких указаний или поручений. Просто, так сказать, «прощупал» и, видимо, решил оставить выводы о моей пригодности для своих целей на будущее. То ли у него такой стиль работы, то ли моя личность не представила интереса в плане осведомления компетентных органов. А как же в кино видел и в книжках читал – обязательно особист должен начать вербовать себе «стукачей», иначе какой же он «кровавый гэбист», то есть «кровавый энкавэдэшник». Возможно, этим станет заниматься местный вершитель человеческих душ в звании полкового комиссара. Замполит по-нашему.
Особист оказался товарищем довольно интересным. Здоровенный светлый (слегка рыжеватый) кучерявый детина в чине лейтенанта госбезопасности. И с алой капитанской шпалой в голубых петлицах. На вид очень к себе располагающий, такой весь простой и доступный. Пожалуй что добродушный. Обладатель веселого и заразительного смеха и светло-серых глаз. Всегда при встрече сам протягивал широченную как лопата ладонь для пожатия, которое оказалось настолько крепким, что если не знать его привычку, то можно было и кисти лишиться. Всякие отчеты, письма и циркуляры были его проклятием. Такой вид работ он терпеть не мог, но при этом, например, старался тщательно, вплоть до формы запятых, вычитывать любую «бумаженцию». Даже на командование «наезжал», требуя неукоснительно выполнять инструкцию № ** от **.**.1942 или соблюдать порядок проверки личного состава полка. «А глаза при этом добрые-добрые…» Вот ни одного раза не добрые, даже когда улыбался или оглушительно хохотал по какому-нибудь поводу. Все равно его взгляд оставался холодным и беспристрастным, как объектив прибора оптического контроля. Даже больше. Глаза казались водянистыми, замороженными, что ли. Иногда таких персонажей в «ужастничках» изображали – типа вроде человек, на самом деле… зависело от фантазии создателей фильма.
Не задавайте детских вопросов, как он узнал о моих «восточных забавах». Сие было частью его службы. …И так это незаметно-ненавязчиво, типа как бы мимоходом: «…откуда?..» И что мне оставалось плести? Я выдал (выдумал), что один из сотрудников милиции, с которым познакомился в Чкалове (по-старому в Оренбурге), служил ранее «в погранцах» на Дальнем Востоке. Типа по вечерам при «Динамо» иногда тренировал нас в секции «СамБо» и называл это «джиу-джицу». Особист сделал вид, что мне поверил, а я сделал вид, что поверил в то, что он поверил.
Кстати, о занятиях, – вот и встретил классного самбера-полутяжа. Скажем так – при нормальном раскладе, чтобы завалить этого монстра, потребовались бы двое таких, как я. Если не трое. Нет, конечно, множество нестандартных действий и продолжений у него вызвали неподдельный интерес и желание ими овладеть, но его заинтриговали в первую очередь знания, а не мои скромные навыки. В виде особого расположения нам разрешалось принимать участие в занятиях с его парнями из комендантского взвода. Наверное, это за то, что помогал ему печатать всякие второстепенные бумажки. Все, что имело гриф и важность, он набивал сам двумя пальцами или писал от руки.
