Чуть позже пришли двое из разведотдела дивизии и забрали немцев и те документы, что Байков и разведчики собрать успели, а вот перед отъездом к ним присоединились еще двенадцать подследственных, видимо, сидевших в «хозяйстве» майора Ситечки. И среди них, вот чудо из чудес, – Васька Мишечкин, командир взвода из дивизионной разведроты. Байков знал лейтенанта Мишечкина, но как он оказался в контрразведке, даже не догадывался, а посадили их в разные машины.
Майор Ситечка тоже поехал с ними в Москву, но в отдельной машине, в компании двоих своих подчиненных и под конвоем четырех автоматчиков. За дородным арестантом тащили и его три чемодана. Что в них было, Байков, разумеется, не знал, но бывший контрразведчик шел к автомашине, едва переставляя ноги. Его даже прикладами автоматов без всякого почтения подталкивали, и, Байков это отдельно отметил, сопровождающего контрразведчика у арестованного майора и его бывших подчиненных не было. Похоже, что у бывших контрразведчиков их дивизии дорога была в один конец.
– Четвертый! – услышал Байков у себя за спиной торжествующий голос.
Оказалось, что на арестованного Ситечку пялится не только Байков, но и все остальные разведчики. Но в отличие от наглухо прибитого таким необычным зрелищем Байкова смотрят они со злорадными усмешками, а тот же разведчик пояснил ошеломленному капитану:
– Четвертый начальник контрразведки только на моих глазах под трибунал угодил. У «Багги» это быстро. Он когда в дивизионную контрразведку приезжает, сразу следственные дела проверять начинает, и если хоть один ничем не оправданный расстрел находит, то вся контрразведка, четко печатая шаг, отправляется под трибунал, а ваш Ситечка вообще к Абакумову едет. Даже не представляю, что с ним там сделают – «Багги» про этого майора по телефону такие истории рассказал, что его прямо в штабе дивизии приказали задержать и к Абакумову распорядились под нашим конвоем доставить.
Не журись, капитан! С тобой все нормально будет. Я тоже «крестник» «Багги» – он меня вообще от расстрела спас. Не скрою – виноват был. Пьяным подчиненного застрелил. В трибунале к расстрелу приговорили, а «Багги» меня прямо из камеры перед расстрелом вытащил. Так тогда и сказал: «Если что, сам расстреляю – рука не дрогнет, хотя в своих стрелять последнее дело. Он еще пользу может принести». Я две недели поверить не мог, что в живых остался, но пользу теперь за двоих приношу – за себя и за лейтенанта Есалинова, которого я убил по своей дурости.
* * *
Все было так, как сказал Семен Арзамасов – тот самый разведчик, что просвещал Байкова. Так, да не совсем так. Никуда майор Лапиков не звонил. Просто был с ним капитан Георгий Кардава – личный представитель начальника Главного управления контрразведки «Смерш» и заместителя народного комиссара обороны комиссара государственной безопасности 2-го ранга Виктора Семеновича Абакумова, прикомандированный к группе майора Лапикова. Да еще и лично знающий начальника контрразведки армии. Вот ему-то этот капитан из штаба дивизии и дозвонился. Со всем понятным результатом.
Уже всего через сутки началась у Байкова новая, но удивительно необычная жизнь. Следующие несколько месяцев промелькнули перед Байковым настолько стремительно, что он этого даже не осознал. Вроде совсем недавно капитан себе стоптанные ботинки с грязными обмотками, снятые с убитого штрафника, примерял, мысленно, конечно же, а уже середина декабря – все дни в этом управлении были заполнены до отказа. Спать не успевали, но кормили всех от пуза, а гоняли на сдаче нормативов так, что Байкову небо с овчинку показалось. Уж насколько Байков двужильный, но и он тогда еле ноги в казарму притаскивал.
«Учебку» Байков отстоял на одной ноге, да и учить капитана было особо нечему. Медицину он прошел одним из первых – здоровья в нем было на десятерых. Стрелковое оружие бывший комбат знал и немецкое тоже – трофеи иногда все же пехоте перепадали.
Командир пехотного батальона многое должен знать и уметь, чтобы и самому в живых остаться, и своих людей почем зря на передовой в могилы не укладывать. От судьбы, конечно, не уйдешь. Прикажут, и на пулеметы в полный рост полезешь, но дураки в пехотных комбатах на передовой долго не живут.
Новые правила и новые умения легли на старые знания легко и, как сказал один из инструкторов, непринужденно, так что уже через две недели бывший командир батальона сходил в свой первый рейд, а дальше они пошли один за другим почти без перерыва. Выкидывали их обычно с парашютом, а приходили группы на своих двоих.
Ходил за линию фронта капитан и с «Багги», и с «Лето» и даже один раз прикрывал снайперскую группу «Савы». Кого тогда снайперы в тылу у немцев достали, Байкову, конечно же, не сказали, но гоняли их фрицы по лесам, как Макар телят не гонял.
Уйти удалось по болотам, а потом неделю к нашим выбирались, но дошли все. Наголодались и намерзлись, но, как это ни странно, выжили. Был бы Байков верующим – в церкви всех святых свечками заставил бы. Благо, действующая часовенка прямо рядом с учебным центром находилась, а так только накатили с ребятами да спать завалились. После возвращения три дня отдыха всем давали.
Словом, к Ленинграду Байков командовал уже своей группой, и неплохо командовал. Перед новым сорок четвертым годом вручили капитану орден «Отечественной войны» второй степени, а после Ленинграда орден «Боевого Красного Знамени» – на счету у группы Байкова оказалось два пущенных под откос состава, дрезина и три взорванных небольших мостика. Правда, не железнодорожных, а автомобильных.
Да и так они железнодорожное полотно постоянно подрывали и фрицев нащелкали с полсотни – это тех, с кого документы успели собрать, остальные в управлении результатом не считаются. И вообще группа Байкова, к удивлению самого капитана, под Ленинградом оказалась чуть ли не самой результативной из тех, кто в живых остался. Потери в разведывательно-диверсионном отделе управления все же были серьезные.
Группа старшего лейтенанта Василия Мишечкина – разведчика из дивизии Байкова, погибла в полном составе, а сам Васька, раненный в ногу в самом начале своего последнего рейда, остался прикрывать свою группу и попался немцам живым.
Фотографии того, что от Мишечкина осталось, которые вывесили на информационной доске на плацу, рассмотрели все, и Байков, да и остальные, кто это видел, единогласно решили, что про последнюю гранату инструкторы говорят им всем совсем не за просто так. Лучше уж своими руками накрыться да пару фрицев с собой прихватить, чем так в конце своей жизни мучиться.
После Ленинграда отдыхали в расположении и учились всему понемногу, но в основном немецкому языку со старым, слепым, седым как лунь преподавателем, которого под руку водил пятнадцатилетний мальчишка. Учили эти двое на совесть – старик разговорному немецкому, а пацан письменному, но разговаривали те со всеми только по-немецки, хотя русский язык знали как родной.
То, что они немцы – и мальчишка, и старик, – всем сказали еще на первом занятии, но к тому времени дурную ненависть к просто немцам инструкторы всем повыбили. Действительно. Зачем на людей, что тебя учат, зубы скалить? Ненавидишь немцев так, что учиться не можешь? Автомат в руки – и на передовую, а здесь умные нужны. Так всем инструктор их учебной роты на первом занятии и сказал. Он тоже на занятия по-немецкому языку приходил.
