«Нет. Я ее ненавижу».
«Сильно сказано. Ненависть может убить тебя изнутри».
«Мне кажется, что уже убила».
«Но ты ведь способна переживать, жалеть и любить. Значит, ты жива».
«Нет. Не способна любить. Я никого не люблю».
«Даже своего парня?»
«Даже своего парня. Парень нужен для виду, чтобы быть обычной, как все. И для дружбы».
«Значит, ты умеешь дружить».
«Ты говоришь, как моя учительница по литературе. Да, я умею дружить».
«Остальные чувства просто спят внутри тебя. Придет время, и они проснутся и окажутся очень сильными».
«Очень сильная ненависть и очень сильная дружба».
«И очень сильная любовь».
«Откуда ты знаешь?»
«Я много чего знаю. Я ведь – Тот, кто отвечает на вопросы».
«Тогда я бы хотела, чтобы ты подсказал, как избавиться от ведьм».
«Тебе это не под силу».
«Я не одна. У меня есть друг, правнук ведьмака. Он много чего может».
«Так спроси у него, как избавиться от ведьм».
«Этого он и сам не знает».
«Значит, он мало что может. Значит, у него недостаточно опыта и знаний, а без этого можно попасть в беду и наделить мертвых ведьм еще большей силой. Надо понять, где они ее берут».
«Они питаются падалью».
«Этим они просто поддерживают свое существование. Надо найти настоящий источник, из которого они черпают силу. У старого Стефана должны быть какие-то записи об этом. Полистайте его тетради. Я знаю, что он вел тетради и все записывал. Поищите, как Стефан убил этих двух ведьм, это же он уложил их в могилу. Найдите их имена, это важно. Как их зовут, откуда и где они брали силу, чтобы изначально стать ведьмами. И напиши мне. Договорились?»
«Хорошо. Утром и займемся».
«Все, отправляйся спать. Тебе надо отдохнуть».
«О’кей».
3
Школу утром мы проспали оба. Сначала дрыхли чуть ли не до обеда, после Матвей настрогал бутербродов и почистил картошку. Я глядела, как он хозяйничает, и страшно удивлялась. Для парня Матвей был невероятно аккуратным – вытирал после себя стол, сразу мыл посуду, и ни один кусочек картофельной кожуры не упал у него на пол.
– Что ты готовишь? – поинтересовалась я. – И кто тебя научил?
– Мы ведь с дедом жили вдвоем, приходилось готовить. Пожарю нам картошку, это просто. Ты же умеешь жарить картошку?
– Теоретически – да, но лучше меня об этом не просить. Мать уверяет, что у меня руки из задницы растут и я годна лишь на мытье посуды в своей забегаловке.
– Гадкая у тебя мать.
– Знаю. Похожа на ведьму. Да, кстати о ведьмах. У твоего деда есть записи о прошлом? Может, он вел какой-то дневник или составил что-то вроде списка убитых ведьм?
– Да, он записывал.
– Тогда давай посмотрим. Нам надо узнать, как зовут этих двух ведьмачек и как твой дед их убил.
– Их звали Ульяна и Орыся. Две ужасно некрасивые тетки, их фотографии хранятся у деда.
– Так что же ты молчишь? – От удивления я даже вскочила со стула.
– А чем это поможет?
– Где эта тетрадь? Давай вместе почитаем.
– Внизу, в дедовой мастерской. Да подожди, я поставлю картошку на плиту. Вот теперь пойдем.
Матвей сполоснул руки под краном, деловито вытер их полотенцем – точно повар-кондитер какой-то, – и мы направились в гараж его здоровенного дома.
4
В мастерской деда Стефана пахло так, что я невольно сморщила нос. То ли зверобоем, то ли полынью, то ли мятой и гвоздикой, вместе взятыми.
В травах я совершенно не разбиралась, но пряно-приторный запах в темном, длинном помещении казался неуловимо знакомым.
– Вот она, коробка с его тетрадями. В одной из них я и нашел список убитых ведьм с фотографиями. И этих двух наших нашел. Смотри.
Я взяла тетрадь. Старые страницы в клетку немного пожелтели, но по-прежнему гладкие. Почерк у деда Стефана был очень четким, даже красивым. Наклон влево, буквы печатные, заглавные украшены какими-то завитушками.
Ульяна и Орыся. 1961 год, село Самонивцы.
И старая фотка, на которой у высокой березы стоят две молодые женщины. Их головы покрыты платками, лица – широки и неказисты, глаза – маленькие, руки – грубые и большие. Замученные работой в колхозе, уставшие, бестолковые тетки, которые ровным счетом ничего из себя не представляли.
– Действительно, страшные какие-то, – пробормотала я и положила тетрадь в коробку.
Порывшись в ней, нашла какое-то удостоверение, старое, потертое, бесцветное. Раскрыла, прочитала и удивленно уставилась на Матвея.
– Твой дед что, служил в немецкой полиции? Это же запись на немецком. Он был полицаем?
– Не знаю. Я не знаю, что это за удостоверение. – Матвей попытался забрать у меня посеревший кусочек картона, но я отдернула руку.
Конечно, в те времена не на всех документах делали фотографии, потому нельзя было со стопроцентной уверенностью сказать, кому принадлежало это удостоверение личности. Но фамилию и имя я прочитала несмотря на то, что написано на немецком. Левандовский Стефан.
– Твой дед служил оккупантам. Это, конечно, старые дела и никого уже не интересует, но все равно гадко, – сказала я.
– Я знаю. И он участвовал в погроме в сорок первом году, эти сведения хранились в нашей семье. Правда, после дед ушел в глубь страны и воевал с немцами, я знаю. У него есть и другое удостоверение, он был зенитчиком.
– Как такое может быть?
– Он же ведьмак, Мирослава. Поэтому всякое может быть. Он вернулся в конце войны к своей семье. В то время его младших братьев и родителей уже не было в живых.
– Он сначала участвовал в еврейском погроме, а после пошел воевать против фашистов, так, что ли? Одно не вяжется с другим.
– Да какая сейчас разница? – нахмурился Матвей. – Это не имеет отношения к тем двум ведьмам. И к тебе тоже. Прадед умер и унес в могилу свои тайны, и мы о них не узнаем.
– А это что? Еще одна его фотка в молодости. Смотри, он тут со своей девушкой. Твой прадед был красавчиком, что ни говори.
Я нашла в деревянной коробке еще одну фотографию, на которой молодой Стефан стоял рядом с красивой девушкой. Оба сияли от счастья, и сразу было видно, что они ужасно влюблены.
– Это его девушка, ее звали Мирославой, как тебя. Она погибла еще до войны. Ее вроде как застрелили красные. В те времена очень много народу погибло.
