Ни в коем случае нельзя зажигать другие источники света – так учил прадед.
Подойти к окну, поставить блюдечко и позвать. И все. Можно уходить.
За все время, когда Матвей совершал обряд, существо приходило лишь два раза. Первый – сразу после смерти родителей, когда Матвей участвовал в обряде вместе с прадедом. Тогда он так трясся от страха, что едва не наделал в штаны. И неудивительно, ведь ему было всего девять лет. В этом возрасте он остался сиротой. Абсолютно круглым сиротой, без отца и без матери. Без бабушек и без дедушек. И только старый-престарый прадед, коричневый, сухой и глазастый, взялся за его воспитание. Опекунство оформили на какую-то дальнюю родственницу, пани Святославу Новицкую, но до этой осени жил Матвей с прадедом, которого называл просто «дед».
Тарелочка звонко стукнула о камень – подвал в доме был выложен маленькими прямоугольными плиточками, до того истертыми и щербатыми, что сразу было понятно – этим плиточкам лет сто, не меньше.
Матвей выпрямился, сощурился, посмотрел в окно на высокий фонарь, горевший около кованых ворот дома. Вздохнул и собрался уходить, как вдруг от двери – от распахнутой двери, за которой виднелось весеннее звездное небо, – послышались шаги. Тихие, мягкие, еле уловимые. Их никто не услышал бы, но Матвей давно привык улавливать самые тихие звуки. Он умел слышать то, что не слышали другие.
Как будто мягкие лапочки кота ступали по камню и небольшие коготочки стучали – ток-ток-ток.
Существо пришло не из глубины подвала, как раньше. Оно явилось со стороны улицы, наверное, от глухого подвального угла. И при звездном слабом свете Матвей в первый раз его увидел. Конечно, темнота скрывала мелкие детали, но выгнутая мохнатая спина, высоко поднятый хвост и желтые миндалевидные глаза были хорошо различимы. Особенно глаза, желто-оранжевые, с вертикальным зрачком, такие пристальные и злые.
– Я… Я ухожу… – еле выдавил из себя Матвей.
– Уходи. – Голос существа был мягкий, кошачий и еле слышный, как трепетание паутины или шажки тараканов. – Уходи. Тебе надо найти потомка Новицких. Последнего потомка Новицких. Это и будет тот родственник, который достанет Желанную. Делай то, что тебе говорят, мальчик.
Здоровенный котяра вдруг зашипел, раскрыв пасть, и кинулся на Матвея, точно огромный пушистый шар.
Матвей, хорошо наученный дедом, был готов к такой выходке. Он увернулся, отскочил вправо – там была подходящая ниша, – а после ринулся к двери, к свободному проходу. Выскочил на улицу и с силой захлопнул дверь. Повернул ключ, прислушался.
Вокруг царила полная и совершенная тишина. Такая весенняя, нежная тишина, в которой слышно, как шелестят лепестки на только что распустившейся вишне, как мягко потрескивает крыльями ночной мотылек, недавно проснувшийся к жизни. Как ворочается в своей ямке крот, как медленно и торжественно двигаются по небу небольшие облака.
Все это казалось бы сном, если бы не резкий запах крови.
Матвей всегда очень тонко чувствовал запахи, мог различать самые слабые, самые незаметные ноты. А сейчас запах крови перебивал все остальное. Потому что это была его собственная кровь. Длинные царапины на руке еще не болели, но совсем скоро они начнут ныть и саднить. Никакие обезболивающие не помогают против царапин Скарбника.
Если поцарапает кот-скарбник, это будет болеть долго.
2
Свет в кухне включился с мягким щелчком, заливая просторное помещение. Блеснул циферблат черно-белых часов, довольно улыбнулся блестящий нержавеющий чайник. Разноцветные лоскуты ковриков на светло-серой плитке, мягкие сидушки на стульях с резными спинками придавали помещению особый уют.
Коврики и сидушки когда-то подбирала мама, и на всех имелось изображение кота. Коты здесь были везде – на смешных картинках, на кружках и даже на тарелках и ложках. Символом достатка их дома был кот-скарбник – тот, кто охранял и умножал богатство.
Дед всегда говорил: «Не забывай, кому ты обязан своим существованием. Деньги тебе пригоняет семейный Скарбник».
Деньги в семье Матвея были всегда. Большой дом в три этажа, гараж с двумя машинами, три продуктовых магазина, небольшая автомойка у въезда в город – все это принадлежало его семье, а теперь лишь Матвею, потому что от большого семейства Левандовских остался только он, восемнадцатилетний парень.
О Скарбнике в семье не любили говорить вслух. До определенного времени – до самой смерти родителей – Матвей и не знал, что есть такая традиция – ночами задабривать кровожадную тварь. Ну, любит мать котов и все, что с ними связано, – везде в доме коты, даже солонка выполнена в виде маленькой симпатичной кошечки. И только когда машина родителей разбилась на шоссе, а старый коричневый дед, придя вечером домой к Матвею, сообщил, что будет теперь жить с ним, древняя легенда стала явной и осязаемой.
– Твоя мать погибла, потому что не желала соблюдать традицию, – сурово сказал дед однажды вечером. – Но мы это быстро исправим. Ты уже не маленький мальчик, и пора тебе стать тем, кто ты есть по праву рождения.
– А кто я по праву рождения? – не понял заплаканный Матвей.
– Скоро узнаешь.
И в последнюю пятницу месяца дед разбудил Матвея ночью и заставил спуститься в подвал с мисочкой молока и крови.
Скарбник появлялся редко, крайне редко – только если надо было выполнить какое-то задание. Чаще всего он оставлял надписи на запотевшем окне кухни, и ничего страшного в них не было, ими занимался дед, а от Матвея лишь требовалось раз в месяц ночью наливать молоко и кровь и относить в подвал. К такому занятию скоро привыкаешь и уже не трясешься, как припадочный, и миска перестает дрожать в руках.
Что делать с надписями на окнах, дед всегда знал. Матвей в это не старался вникать.
Конечно, свои побочки от того, что ночами кормишь нечисть, безусловно, будут. Ночи перестали казаться уютными и мягкими. Снились кошмары, темнота пугала до жути своей непредсказуемостью и нелогичностью. Вроде бы Матвей и понимал, что в шкафу-купе не может сидеть лохматый домовой, но все равно засыпал лишь при свете двух ночников. И в коридоре тоже должны были гореть ночники, только тогда сны становились спокойными. Более-менее спокойными.
Дед пропал внезапно.
Он и раньше мог не прийти ночевать, сказав, что имеются дела на хуторе. Но в этот раз, когда спустя три ночи старик не появился на пороге и не крикнул своим низким, хриплым голосом: «Матвей, что делаешь?», в душе зашевелилось беспокойство.
А утром, спустившись на кухню и включив чайник, Матвей оглянулся и увидел надпись на кухонном окне. На запотевшем стекле кто-то словно вывел указательным пальцем два предложения:
Стефан умер.
Достань Желанную книгу.
Эти простые слова заставили сердце колотиться до боли в ребрах. Матвей словно онемел. Тут же понял, что в кухне еле уловимо пахнет подвалом, старыми кирпичами и паутиной, а на полу уже чудились следы больших кошачьих лап.
