Аркадий зло полоснул глазами и снова скрылся в кустах. И почему раньше я так упорно старался не замечать, на какое дерьмо работаю?
— Оставь меня, — пробасил Федор, когда я схватил его под руки и потащил в сторону кустов.
— Еще поживешь, Федя! — упор. Толчок. Сдвинулись на полметра. — Тебя твой одуванчик ждет, — толчок, еще полметра. Пытается мне ногами помогать, но выходит херово, лучше б силы поберег. — И мать твоя любящая, — еще толчок, — и сестра гулящая, — какой же тяжелый, сука! — и племянник твой Гришка!
Сил больше нет, остановка.
— Надо же, снег пошел…большими хлопьями… как дома… Юр, ты видишь это? — лежит на моих коленях, а сам руку тянет, словно снежинки в ладонь ловит.
— Вижу, Федь, вижу. Все, как ты мечтал, — а сам забыл как дышать, ком в горле встал. Больно за него, — погнали дальше. Только держись, не отключайся!
Тогда во мне словно зверь проснулся. Толчок, упор, полметра, толчок, упор, полметра… Тащу его, ног своих уже не чую, но не останавливаюсь.
-Юр, обещай, что Гришку не бросишь, — хрипит своим басом и кашляет через слово.
— Сам вырастишь, — давай же, вертолет скоро.
— Мать старая уже. Обещай.
— Обещаю, если тебе так легче.
Я еще два метра прошел. Вся спина мокрая, в висках пульс стучит. Федор замолк что-то.
— Бонд, ты там как?
Молчит, но я не останавливаюсь. Только тело его обмякло и, как будто, свинцом налилось.
Из кустов ко мне выбегает Арина, которую я уже и не ожидал увидеть. Опускаю Бонда на землю, она садится рядом на колени, щупает пульс. Только сейчас вижу, что глаза открыты, а он не моргает, зараза! Как блаженный лежит и таращится в небо. Кладу руку на его мощную грудь, а там тишина. И лицо такое расслабленное, будто никаких проблем у него больше нет. Только легкая улыбка на губах, от того, что где-то там только для него идет снег.
Глава 32
Арина
Монотонный писк приборов, резкий больничный запах, который ни с чем не спутать, и яркий свет люминесцентных ламп врезались в сознание, когда я открыла глаза и сразу же зажмурилась. Попыталась согнуть руки и приподняться, но острая боль от закрепленной в вене капельницы и жгучая, ожившая где-то в животе, на корню пресекли мои попытки.
— С возвращением, деточка.
На пару секунд прямо над моим лицом нависла радушная пожилая женщина, никак не похожая на врача даже с большой натяжкой. На голове цветастая косынка, из-под которой выбиваются ярко-рыжие кудри, рубиновые серьги в ушах и прозрачно-голубые глаза, внушающие доверие.
— Сейчас мы тут у тебя порядок наведем и будешь гостей принимать! — женщина, как ни в чем ни бывало, принялась натирать приборы и немногочисленную мебель палаты от воображаемой пыли. Чистота здесь и так была стерильная. — Заждались, поди, твои кавалеры. То блондинистый всех тут конфетами с коньяком подкупал и анекдоты травил. Вон, полюбуйся! — с трудом повернула отчего-то тяжелую голову, следуя за движением ее руки, — всю палату цветами заставил. Невдомек, что девочка только из реанимации! Сейчас, правда, пропал куда-то, хмырь. Но ты не переживай. Он уже не первый раз пропадает, после всегда возвращается. И ночами тут сидит, разговаривает сам с собой, смеется.
Неужели, это она про Артема? Женщина улыбнулась своим воспоминаниям и принялась за швабру. Точно про него! Кто еще может вызывать столько радостных эмоций в женском сердце?!
— А чернявый и сейчас тут, — теперь тряпка круговыми движениями методично обходила поверхность стеклянной двери.
«Ник здесь!» — пронеслось в моей голове. Писк в палате участился, женщина остановилась, прислушиваясь, и мы дружно перевели взгляд на кардиомонитор.
— Да не волнуйся ты так, в коридоре сидит твой злодей. Полы подсохнут и позову.
Женщина снова вернулась к работе, ровно с середины двери.
— Всех тут уже построил со своими порядками, — продолжила она жаловаться на Ника, как матери на нашкодившего ребенка, которого пришли забирать из садика. — Словно это не отделение, а его личный кабинет с переговорной! Ты прости меня, милая, — лицо женщины снова нависло надо мной с каким-то заговорщицким выражением, — я жизни повидала. Поверь старухе, тяжелый он человек, этот чернявый, эх непростой человек. Я бы на твоем месте к светленькому повнимательнее присмотрелась.
Я лишь моргнула, давая понять, что прислушаюсь к ее совету.
— Можно воды? — прохрипела незнакомым голосом. В горле было настолько сухо, словно неделю провела в пустыни.
— Да что ж это я?! Заболтала тебя совсем. Сейчас, деточка, сейчас, милая. Только сестру позову.
Добродушная старушка торопливо выскочила из палаты, благоразумно убрав с прохода ведро со шваброй и, радостно возвещая о моем возвращении в мир живых, понеслась по коридору.
По ощущениям голова вибрировала и раскалывалась на части, как колокол после удара. Я попыталась сосредоточиться на последних событиях, которые помню, но перед глазами всплывали лишь отдельные фрагменты. Это походило на кинофильм, над которым еще не поработал монтажер. События до, события после — все перемешалось, не имея хронологической последовательности.
То вспоминаю, как горят щеки от легких ударов и испуганные глаза темно-серого цвета со стальным отливом: «Арина, не отключайся, говори со мной! Еще немного, держись!».
То вижу, как сижу на деревянном кухонном столе, мне тепло и уютно в его чутких руках. Слышно, как где-то рядом воркуют птицы, я прислушиваюсь и поворачиваю голову к окну. Сухие губы по шее, ключице, плечу. По рукам бегут мурашки, а я непроизвольно улыбаюсь. Пальцы зарываются в его золотые волосы. Он улыбается тоже, не вижу, но чувствую. С ним сердцу я доверяю больше, чем глазам.
А теперь все трясется, жмурюсь от яркого света, он повсюду и с неба, и от воды. Мы на какой-то лодке подплываем к огромной яхте. Поворачиваю голову, читаю название: «Елена прекрасная». Вырваться от Аркадия, чтоб попасть в руки к другим врагам?! Неужели Сергей работает на них?! Меня начинает трясти от страха. И я снова проваливаюсь.
«Арина, очнись! Не отключайся! Ты сильная, ты справишься!». Какой глухой и навязчивый голос где-то далеко. Не хочу слышать его, но он не оставляет меня в покое. Выныриваю из-под воды, открываю глаза. Мы все там же на тропинке у вертолетной площадки. Надо мной навис Сергей, другой человек, тормошит мое тело, накладывая повязку. Они что-то говорят, суетятся, но я не слушаю. Поднимаю глаза в небо, вглядываясь в удаляющуюся точку и уголки губ сами поднимаются в подобии улыбки.
