Это были долгие и страшные годы. Чего только ни пережили сестры Каретниковы до того дня, пока не получили свободу от навязчивой и грубой заботы государства! Оказавшись за пределами детского дома, они были вынуждены отвоевывать себе место под солнцем в большом, незнакомом и жестоком мире. Поскольку Ольга была на три года старше и опекала Таню, то именно на ее плечи легли основные тяготы. Но она справилась. Когда Таня подросла, они стали справляться вместе. И у них получилось!
Обе поочередно закончили одно и то же медицинское училище, обе устроились на работу в травматологическую клинику. У обеих не задалась семейная жизнь. Причиной тому был тяжелый опыт, полученный сестрами в приюте. Они условились никогда не вспоминать то время, однако пережитые ужасы никуда не делись, а прочно засели в памяти. О том, как провинившихся девочек ставили голыми на лестнице, где каждый мог безнаказанно насмехаться над ними. О том, что происходило с теми несчастными, кого мальчишки затаскивали в свои спальни. О способе лишения девственности с помощью ручки швабры. Об унижениях, на которые шли некоторые ради лишнего куска белого хлеба с маслом или сладкого какао с молоком. О беспощадных расправах над неугодными.
Любой психиатр сказал бы сестрам Каретниковым, что не стоит держать все эти переживания внутри себя. Мол, нужно выговориться, нужно расслабиться, отпустить прошлое и жить дальше, доверчиво улыбаясь окружающему миру и ожидая подарков судьбы. Да, наверное, так было бы легче и правильнее. Но они не могли. У них не получалось. Возможно, дополнительной причиной было то, что Ольге и Тане всегда попадались плохие мужчины. Словно они подсознательно стремились и дальше страдать, как в детстве, и находили для этого соответствующих спутников жизни.
Обе знали не понаслышке, что такое побои и аборты, и обе относились к мужчинам с подозрительной осторожностью зверьков, которые несколько раз сильно обжигались и не хотят повторения. Подруг у Каретниковых не было, поэтому почти все свободное время они проводили вместе. Жили в чистой и уютной квартире, приобретенной в кредит. Немножечко рисовали, немножечко шили, много разговаривали, смотрели сериалы, готовили и постепенно свыкались с мыслью, что так будет всегда.
Не получилось…
— Ты что, не слышишь? — спросил мужчина за рулем. — Куда тебя отвезти, спрашиваю?
Ольга досадливо поморщилась. Ответа у нее не было. Возвращаться в свою квартиру было опасно. Должно быть, туда уже спешили полицейские или бандиты. Когда Ольга устраивалась в «Терек» официанткой, у нее забрали не только трудовую книжку, но и паспорт, и не отдавали под разными предлогами. Найти ее жилье не составит труда.
Как же быть? Податься к Алику Осипову? Да, пожалуй, ничего другого не остается, хотя он и предупреждал, что в целях конспирации им следует держаться подальше друг от друга.
— Я позвоню? — сказала Ольга.
— Звони, — разрешил новый знакомый.
Ее немного раздражала его бесцеремонная манера общения и одновременно привлекала. Он казался ей искренним, если это качество применимо к мужчинам.
Осипов трубку не взял. Нечего было надеяться на это. Парнишка слишком умен и осторожен, чтобы поступить столь опрометчиво. Не случайно же он не назвал своего адреса. Скрытный этот Алик. И, наверное, он прав. Ольге тоже незачем раскрывать душу первому встречному. Но куда же ей все-таки деваться? На ней даже теплой одежды нет и обувь неподходящая для прогулок по снегу.
Молчание нарушил Ольгин новый знакомый.
— Значится, так, — заговорил он, глядя не на нее, а в лобовое стекло, по которому елозили щетки, вытирая брызги бежевого дорожного киселя. — Деваться тебе пока что некуда, а я тем временем приехал. Предлагаю подняться ко мне, там додумаешь, что делать дальше. Не обижу и чаем горячим напою. Потом смотри сама. Не захочешь оставаться, держать не стану. Я, знаешь ли, до случайных половых связей не падок. Кроме того, недавно жену похоронил, так что вроде как в трауре. Идешь?
Его грубая прямота подкупала. Но Ольга помнила слишком много случаев, когда мужчины оказывались вовсе не такими, какими хотели казаться. И печальная судьба Танюши была тому лучшим подтверждением.
— Я вас совсем не знаю, — сказала Ольга.
Это было чистой правдой. Казалось бы, какой смысл лишний раз заявлять об этом? Но Ольге было очень важно услышать, что этот человек ответит на ее слова. Впервые за все время поездки она смотрела на него не вскользь, не бегло, а долгим, испытывающим взглядом.
— Так давай знакомиться. — Он выключил двигатель. — Геннадий Ильич Карачай. Майор полиции в отставке. Бывший участковый, если быть точным.
— Так вот почему вы так хорошо стреляете, — понимающе протянула Ольга.
— Если мне не изменяет память, — сказал Геннадий Ильич, — то мы давно перешли на «ты».
— Вы перешли, а не я.
— Для тебя это так важно? Ты полагаешь, что если я насильник или маньяк, то меня остановит то, что мы зовем друг друга по имени-отчеству?
Ольга продолжала смотреть на него. Ей нравилось его лицо, простое и волевое, нравилась его манера подпирать верхнюю губу нижней, нравилось уверенное выражение его темных глаз. И нос у него был мужской — прямой и массивный, словно бы являющийся продолжением лба с тремя продольными морщинами.
— Это может быть опасно, — предупредила Ольга.
— Ну что ты с ней сделаешь! — воскликнул Геннадий Ильич. — Осетинских бандитов она взрывает запросто, а немолодого одинокого мужчину, одного с ней роста, боится. Что за странная избирательность?
— Это может быть опасно для тебя, а не для меня, — уточнила она.
Его зрачки не сузились и не расширились, глаза не вильнули из стороны в сторону.
— Я сказал тебе, что потерял жену, — сказал он. — Так вот, она не просто умерла. Не случайно погибла. У нас убили сына. Недавно. Ему было двадцать. Его застрелил кто-то из бандитов того самого Рахмана, который тебе тоже чем-то не угодил. Поэтому понятие «опасность» стало для меня весьма растяжимым. Я объявил бандитам войну и убил троих у тебя на глазах. Так что я в любом случае рискую. А ты?
Ольга увидела и услышала все, что хотела.
— Пойдем. Только при условии, что ты не станешь у меня ничего выпытывать.
— Хорошо, — легко согласился Геннадий Ильич. — При встречном условии. Ты мне сама расскажешь.
— Если захочу, — сказала она.
— Когда захочешь, — произнес он, сделав нажим на слове «когда».
— Ох и настырный ты! — Ольга покачала головой и сделала движение, чтобы выбраться из машины.
— Погоди, — остановил ее Геннадий Ильич. — В таком виде нельзя идти.
— И правда. — Она спрятала выставленную наружу ногу в черной туфле не по сезону.
— Я принесу пальто и сапоги, — сказал он. — Посиди пока. Музыку включить?
— Разве что похоронную, — сказала Ольга.
