Алик Осипов не имел ни малейшего представления о том, с кем ему предстоит встретиться. Ему была известна лишь кличка бандитского пахана и ее происхождение. Он ожидал увидеть перед собой грозного и властного уголовника с голым черепом, стальными зубами и мутным взглядом. Каково же было его удивление, когда встретил его довольно тщедушный человек лет тридцати с небольшим, узкоплечий и, как видно, низкорослый, что было заметно, хотя Горбатый сидел за столом, заставленным посудой и бутылками. Волосы он носил длинные, по плечи, что еще более смягчало черты его на удивление приятного лица. И только взгляд Алику не понравился. Глаза Горбатого умели смотреть так, что хотелось внутренне сжаться, как если бы кто-то рядом скрежетал железом по стеклу.
Бандиты, доставившие Алика, объяснили, кто он такой и зачем его взяли. Примерно половины слов пленник не понимал, лишь догадываясь об их значении по общему смыслу. Горбатый с двумя собутыльниками выпили, с интересом глядя на Алика. Против ожидания, они пили не мутный самогон, закусывая оный солеными огурцами и квашеной капустой, а угощались темным ромом из пузатой бутылки и ели куски мяса с вилок и ножей.
— Значит, ты наша курочка, — произнес Горбатый, улыбчиво рассматривая Алика.
Алик никогда в тюрьме не бывал, даже в КПЗ ни разу не содержался, но кое-что о тамошних нравах знал и решил, что «курочка» в устах уголовника еще хуже, чем «петушок». Его ягодицы непроизвольно сжались, тем не менее он нашел в себе мужество для достойного, как ему представлялось, ответа.
— Я не курочка! — решительно заявил он.
Горбатый рассмеялся, показывая зубы, которые, если немного отбелить в «Фотошопе», могли бы украсить рекламную листовку любого дантиста.
— Как же не курочка, когда золотые яйца несешь, — подмигнул он. — Есть хочешь? Падай на свободный стул. Угощайся, не стесняйся. Мы курочек с яичками не обижаем.
Все присутствующие, за исключением Алика, расхохотались. Парни, которые привели его в дом, тоже были усажены за стол и, чавкая мясом, в подробностях рассказали о разгроме «бульдогов» и смерти их главаря. Слушая свою братию, Горбатый как бы кивал, но делал это не головой, а всем корпусом. Чтобы корсет не был заметен, он носил что-то вроде кожаного френча, застегивающегося по горло, и белый тонкий свитер с высоким воротником. Его руки походили на птичьи лапы. Хоть выпивал он чаще других, но совсем не казался опьяневшим.
— Как ты к Сильве попал, Алик? — спросил он, когда подчиненные закончили повествование. — Что у тебя с ним? Дела общие или терки?
Алик хотел было соврать, но вдруг заметил в устремленных на него глазах безумные огоньки. Такие он видел однажды в зоопарке, когда был маленьким, но запомнил тот случай на всю оставшуюся жизнь. Глаза те принадлежали лисе. Смотрители утверждали, что она бешеная, и пытались загнать ее палкой в маленькую клетку, чтобы вынести из вольера. Лисица смотрела на людей безумным взглядом, а потом неожиданно прыгнула на сетку, за которой стоял Алик.
Он потупился, делая вид, что поглощен едой. Судя по блюдам на столе, это был поздний ужин, плавно перетекший в ранний завтрак. Пустых бутылок стояло немало, но никто из сидящих за столом не был пьян. От этого сумасшедшие блестки в глазах Горбатого пугали Алика еще сильнее.
— Я ему одного человека заказал, — признался Алик. — Он его не убил, а деньги забрал.
— Двадцать штук, — уточнил бандит, бросив стопку долларов на стол. — У Сильвы взяли. Он сказал, что фраерок ему еще двести двадцать должен. Вот мы и притаранили его к тебе, папа. Если он Сильве башлять собирался, то разве ж нам откажет?
Бандиты сдержанно засмеялись.
— Двести штук — большая сумма, — произнес Горбатый задумчиво. — Откуда у тебя такие бабки, пацанчик? Клад надыбал?
— Деньги отцовские, — пояснил Алик.
— А он где сам?
— Умер.
— Опа! — обрадовался главарь. — Так это ты его заказал?
— Нет, что вы, — замотал головой Алик. — Родного отца? Никогда в жизни. То был несчастный случай.
— Ты кушай, кушай, — произнес Горбатый ласково. — Мясо сочное, сладкое. Мы свинок человечинкой при случае потчуем. Они лю-у-у-бят.
Алик поперхнулся. Сидящий рядом бандит хлопнул его ладонью по спине. Не ожидавший удара, Алик ткнулся лицом в тарелку. Все засмеялись.
— Кого ж ты тогда заказал, дурик? — спросил Горбатый. — Колись, тут все свои. Ром будешь?
— Нет, спасибо. — Алик вытер губы. — У меня есть враг. Я хотел от него избавиться. Карачай его фамилия.
За столом стало тихо. Все перестали жевать.
— Карачай? — переспросил кто-то. — А погоняло его какое?
— Вот этого не знаю. Карачай Геннадий Ильич.
— Точно? Ничего не путаешь? Не Сашка Резаный?
— Геннадий Ильич, — повторил Алик. — Бывший мент.
— Стоп машина! — воскликнул Горбатый, и глаза его заблестели еще сильнее.
Он выпил рому и дернул щекой.
— Вот у кого Резаный ховается, — пробормотал он. — У брата. Они братья, Резаный и мент этот. Нюх меня не подводит. А ну, Черва, пробей по своим каналам.
Бандит, к которому он обратился, вышел из комнаты с телефоном, вернулся минут через пять и доложил:
— Ты не ошибся, папа. Так и есть, братья они. Родные. В ментовской базе данных так значится. Темнил Резаный.
— Темнил, — медленно произнес Горбатый. — А почему? Да потому что постукивал на нас, вот почему. Не было резона ему сознаваться. Стукачом оказался Сашка. И сейчас он у брательника прячется, зуб даю.
Из оживленного обсуждения, затеявшегося между ворами, Алик усвоил примерно следующее. Брат Геннадия Ильича был известным вором, подавшимся в бега после того, как на воровской сходке ему поручили убрать одного авторитета. Он свое дело сделал, однако убитый был человеком влиятельным, при депутатской неприкосновенности. Менты рыли землю, чтобы отыскать убийцу, поскольку этого требовали на самых высоких этажах власти. Выдавший Резаного мог рассчитывать на особые отношения с ментами, о чем не раз прямым текстом говорилось Горбатому. Такие особые отношения были ему сейчас крайне важны, поскольку из трех бандитских группировок Неверска осталась только возглавляемая им, а он намеревался взять весь город под свой контроль и сменить масть, заделавшись уважаемым бизнесменом. Оттуда и в политику путь короткий.
— Будем выходить на новый уровень, — подытожил Горбатый, постукивая стаканом в такт своим словам. — Карачая-старшего потрясти надобно, нехай братишку нам подгонит. Сдать Резаного мусорским — не западло, поскольку он теперь не честный вор, а сука и стукач. А мы на этом деле хорошо поднимемся.
— Папа, — окликнул его собутыльник, указывая глазами на Алика, — может, не будем при нем?
Глаза Горбатого не просто заблестели, а загорелись почти осязаемым огнем.
— Ты кого учить вздумал, Чума? Ты думаешь, папа без тебя не знает, чего можно, а чего нельзя?
