Какой-то умник из службы новостей тоже выявил эту связь, и фотография Террьо на фоновом экране в студии сменилась фотографией Метески, но мама не стала рассматривать старикашку на снимке… который, как мне показалось, был до жути похож на Террьо в его форме больничного санитара. Мама схватила свой телефон и пошла в спальню за старой записной книжкой. Видимо, она стерла номер Лиз у себя в телефоне после их крупной ссоры из-за серьезного груза.
Новости прервались на рекламу каких-то таблеток, и я потихоньку подкрался к двери маминой спальни, чтобы подслушать. Хорошо, что я не раздумывал долго, потому что звонок был коротким и я мог бы вообще ни хрена не услышать.
– Это Тия, Лиз. Молчи и слушай меня. Я никому ничего не скажу по вполне очевидным причинам. Но если ты еще хоть раз побеспокоишь моего сына, если ты просто покажешься ему на глаза, я тебя уничтожу. Ты сама знаешь, что я могу. Надо только чуть-чуть подтолкнуть, а дальше все пойдет само. Ты меня поняла? Даже близко не подходи к Джейми.
Я вернулся в гостиную, сел на диван и сделал вид, что меня очень интересует реклама. Но моя хитрость маму не обманула.
– Ты все слышал, да?
Ее глаза прожигали меня насквозь, явно давая понять, что не стоит ей врать. Я молча кивнул.
– Хорошо. Если снова увидишь ее, разворачивайся и беги. Домой. И сразу же скажи мне. Тебе ясно?
Я снова кивнул.
– Да-да-да, хорошо. Я закажу ужин на дом. Ты что будешь, пиццу или что-нибудь из китайской еды?
29
Полицейские нашли и обезвредили последнюю бомбу Подрывника в ту же среду, около восьми часов вечера. Мы с мамой смотрели по телевизору «В поле зрения», и тут передачу прервали на экстренный выпуск новостей. По всему зданию несколько раз провели собак-ищеек, но они ничего не унюхали. Саперы решили свернуть операцию, но буквально на выходе одна из собак насторожилась в отделе хозяйственных товаров. Саперы там проходили не раз и не обнаружили никакой бомбы на стеллажах, где просто не было места, чтобы спрятать бомбу, но один из них совершенно случайно поднял взгляд к потолку и заметил, что одна из потолочных панелей чуть сдвинута. Именно там, между крышей и потолком, была спрятана бомба, прикрученная к балке оранжевым эластичным шнуром вроде тех, что используют в банджи-джампинге.
На этот раз Террьо превзошел сам себя: шестнадцать шашек динамита и дюжина взрывателей. Простенькие будильники остались в далеком прошлом, к этой бомбе был подсоединен навороченный цифровой таймер, очень похожий на таймеры из кинофильмов, о которых я вспоминал накануне (когда бомбу уже обезвредили, кто-то из полицейских сфотографировал этот таймер, и на следующий день снимок опубликовали в «Нью-Йорк таймс»). Он был настроен на пять часов вечера в пятницу, когда в магазине всегда полно народу. На следующий день в новостях на «Первом нью-йоркском» (мы вернулись на мамин любимый канал) один из саперов, участвовавших в операции, сказал, что если бы эта бомба рванула, то обрушилась бы вся крыша. Когда его спросили, сколько людей могло погибнуть при взрыве, он лишь покачал головой.
В тот четверг мама сказала за ужином:
– Ты сделал доброе дело, Джейми. Хорошее дело. И Лиз тоже сделала доброе дело, каковы бы ни были ее мотивы. Мне сразу вспомнилось, что однажды сказал Марти. – Она имела в виду мистера Беркетта, на самом деле профессора Беркетта, ныне почетного профессора, который все еще держался бодрячком.
– И что он сказал?
– «Иногда Господь Бог использует сломанный инструмент». Это цитата из романа какого-то британского писателя. Из его курса английской литературы.
– Он всегда спрашивает у меня, чему нас учат в школе, – сказал я. – И всегда удрученно качает головой. Как будто думает, что я получаю негодное образование.
Мама рассмеялась.
– Уж он-то набит образованием под завязку, и он по-прежнему остается в здравом уме и твердой памяти. Помнишь наш с ним рождественский ужин?
– Конечно, помню. Сэндвичи с индейкой и клюквенным соусом, лучшие в мире! И горячий шоколад!
– Да, хороший был вечер. Будет жаль, когда Марти не станет. Давай доедай, на десерт у нас яблочный крисп. Его испекла Барбара. И знаешь что, Джейми?
Я посмотрел на нее.
– Давай больше не будем об этом говорить. Пусть все забудется… и останется в прошлом.
Я понял, что она говорила не только о Лиз и даже не только о Террьо; она говорила о моей способности видеть мертвых. Это был, как сказал бы мой тогдашний учитель информатики, глобальный запрос, и я был только за. Всеми руками и ногами за.
– Да, конечно.
В те минуты, сидя за пиццей в нашей ярко освещенной кухне, я действительно верил, что все плохое забудется и останется в прошлом. Но я ошибался. Я не видел Лиз Даттон еще два года и даже почти о ней не вспоминал, но Кена Террьо я увидел уже той же ночью.
Как я говорил в самом начале, это будет история в жанре ужасов.
30
Я уже почти заснул, но меня разбудили истошные кошачьи вопли с улицы. Мы жили на пятом этаже, и, быть может, я бы их и не услышал – как и последовавший за ними грохот мусорного бака, – если бы окно в моей комнате не было приоткрыто, чтобы впустить свежий воздух. Я встал с кровати закрыть окно, случайно глянул наружу и застыл, вцепившись в оконную раму. Под фонарем на другой стороне улицы, прямо напротив нашего дома, стоял Кеннет Террьо, и я сразу понял, что кошки вопили не потому, что дрались. Они вопили от страха. Тот малыш в слинге видел его на скамейке; и сейчас его видели кошки. Он напугал их нарочно. Он знал, что я подойду к окну, точно так же, как знал, что Лиз называет меня Чемпионом.
Он ухмыльнулся, дернув наполовину обезображенным лицом.
Он поманил меня пальцем.
Я закрыл окно и подумал пойти спать к маме, но я был уже слишком взрослым, чтобы забираться к маме в постель; к тому же у мамы наверняка возникли бы вопросы. Так что я просто задвинул жалюзи. Потом вернулся в свою кровать, лег и уставился в темноту под потолком. Раньше такого со мной не бывало. Никто из мертвых не увязывался за мной, провожая до дома, как какой-то гребаный бездомный пес.
Забей, твердил я себе. Дня через три-четыре он исчезнет уже навсегда, как все остальные. Максимум через неделю. Он тебе ничего не сделает.
Но точно ли я был уверен, что он ничего мне не сделает? В ту ночь, лежа в темноте, я вдруг понял, что совершенно в этом не уверен. Видеть мертвых вовсе не означает знать мертвых.
Наконец я поднялся, подошел к окну и выглянул из-за краешка жалюзи, ни капельки не сомневаясь, что Террьо по-прежнему стоит внизу. Ждет, что я выгляну снова. И тогда, быть может, он опять поманит меня пальцем. Иди сюда. Иди ко мне, Чемпион.
Под фонарем никого не было. Террьо ушел. Я вернулся в постель, но еще долго не мог заснуть.
