Тетка Вера моргнула, села на табуретку, опустила руку с полотенцем на колени и призналась:
– Что-то я не поняла… Ты это… спрятаться и выпить хотела? – Рука с полотенцем самопроизвольно начала подниматься, точно шлагбаум. – Ты не сдурела, девка? Пить в одиночку да тайком – распоследнее дело, это, Ляся, женский алкоголизм, а он не лечится!
– Да я не пить! – Я чуток отодвинулась. – То есть пить, но потом.
– В клумбе?
– Нет, зачем? У себя на террасе. – Я поняла, что с объяснением надо поспешить, иначе ностальгической встречи пятой точки с полотенцем не избежать. – Я там как-то сидела, пустой бокал на пол поставила, потом сама же его ногой задела, и он в соседскую клумбу улетел, а бокал-то любимый, из него еще папа с мамой пили, он у меня один такой остался – круглый, красненький, хрустальный, на граненой ножке…
– С золотой каемочкой по ободку, – договорила за меня тетка и вздохнула. Она встала и перебросила полотенце через плечо. – Все понятно, спать ложись. Я там на тумбочке тебе молоко в стакане поставила, выпей-ка на ночь…
Утро у меня началось с мажорного грохота кухонной утвари и мощных ароматов готовящегося борща. Кому это? Неужто мне? Мигом вспомнив, что брата, которого любящая маменька с утра пораньше кормит, как на убой, нынче дома нет, я заволновалась: а ну как тетка Вера заставит есть на завтрак борщ с салом и чесноком меня?
Я уже присматривалась к окошку, прикидывая, не удрать ли мне через него по-английски, когда, к счастью, явился Митяй и по доброй воле принял пытку утренним борщом. Меня же нагрузили свертками и судочками со свежей едой, наказав позавтракать самой и накормить Лизоньку. Судя по довольному виду Митяя, подружке действительно не мешало подкрепиться.
Я прибежала домой, воображая себе обессиленную Лизку, распластавшуюся на смятых простынях дохлой камбалой. Как же! Лизавета – живее всех живых – шумно возилась на чердаке. С сотрясаемого потолка на Шуруппака, который сидел посреди кухни меховой пирамидкой, сыпалась известковая пыль. Припорошенный ею мохнатый кот забавно походил на новогоднюю елочку – зеленые глаза сверкали, как лампочки.
При моем появлении он не двинулся с места, только незначительно изменил позу, положив одну лапу на край стоящей перед ним пустой миски. Загодя вытолкал ее, стало быть, на середину кухни, чтобы хозяйка с порога увидела душераздирающую сцену «Несчастный покинутый котик, умирающий от голода»!
– Не верю! – твердо сказала я, позаимствовав фразу у Станиславского.
– Уы, – в сценическом режиме «реплика в сторону» вякнул кот, отворачивая от меня свою наглую толстую морду.
– Митяй сказал, что перед уходом насыпал тебе сухого корма.
– Э-уэ?
– Нормальная это еда, в самый раз для котов.
– Уа!
– Нет, сама я такое есть не буду, у меня имеются человеческие корма. – Я поставила на стол пакет и стала выгружать из него мешочки-судочки.
– Уо-о! – Умирающий котик мгновенно ожил и птицей взлетел на стол.
– Брысь! – Я спихнула нахала на пол, но все же положила ему в миску кусок ветчины и утиное крылышко.
Посмотрев на потолок, я позвала:
– Лиза! Завтракать иди!
На чердаке бухнуло, грохнуло, по лестнице застучали каблуки, и вскоре в вихре пыли и обрывках паутины появилась моя подруга. В руках у нее была коробка, судя по Лизкиной поступи – тяжелая.
– Мародерствуем? – добродушно поинтересовалась я.
– Ой, да брось! Лучше бы спасибо мне сказала. Я же знаю, что ты сама никогда не разберешь эти завалы, а там полно любопытного барахла. – Лизка водрузила короб на табурет и принялась извлекать из него всякий хлам. – Смотри, какая шаль! Ее немножко моль поела, но можно заштопать.
Жестом фокусника она выдернула из коробки пыльную тряпку, встряхнула, развернула, накинула себе на плечи и покрутилась, красуясь. Я чихнула. Кот фыркнул и лапой наподдал по своей миске, ловко, как профессиональный хоккеист, загоняя ее в дальний угол за холодильником.
– Не нравится? – правильно оценила реакцию публики фокусница. – А это?
Из коробки была извлечена металлическая конструкция в виде довольно широкого кольца на затейливой полукруглой ножке. Отвесив кольцу щелбан, Лизка заставила его крутиться и горделиво улыбнулась:
– По-моему, это называется мобиль! Такая штуковина, которая долго и бессмысленно двигается, привлекая внимание и гипнотизируя.
– А по-моему, это просто фоторамка. – Я протянула руку и остановила кувыркание «мобиля». – Вот сюда, в кольцо, вставляется круглый снимок, и вся конструкция устанавливается на столе или тумбочке под нужным углом.
– Так это еще круче! – пуще прежнего обрадовалась фокусница-кладоискательница. – И, кстати, о фотках! Смотри сюда! Але-оп!
– О боже. – Я вздрогнула. – Что за байки из склепа?
Увесистый талмуд, который подруга достала из коробки, отлично вписался бы в интерьер похоронной конторы. Красный бархат, черная и золотая тесьма, металлические углы, по корешку – широкая планка из лакированного дерева. Правда, бархат сильно запылился, золотые углы потемнели, лак местами облез, а галуны оборвались и размочалились.
– Ты что? Это шикарный старинный фотоальбом! – Лизка открыла талмуд и бережно переложила справа налево лист папиросной бумаги.
Под ним был плотный тисненый картон, серо-коричневый с золотым обрезом, весь в тончайших завитушках и выпуклых загогулинах, с большим окошком, в котором помещалась фотография – когда-то черно-белая, а теперь коричнево-рыжая.
– Смотри, снимки не наклеены, для них аккуратно прорублены специальные скобочки, так что фотку легко можно вынуть, перевернуть, – Лизка все это проделала, – и прочитать: «Аграфена Егоровна и Мефодий Иванович»!
Она победно посмотрела на меня. Я пожала плечами:
– Понятия не имею, кто такие.
– Вот и прекрасно! – не обескуражилась подруга. – Я так и подумала, что к тебе этот фотоальбом никакого отношения не имеет, значит, ты легко отдашь его мне.
– А тебе он зачем? Такой жутенький…
– Я отдам его в переплетную мастерскую и обтяну новой тканью. – Лизка мечтательно улыбнулась. – Голубенькой парчой, под цвет глаз Митяя и наших будущих деток… Деревяшку залакируют, уголочки начистят, тесьму нашьют новую – будет шикарнейший семейный фотоальбом! Можно сказать, фамильное сокровище!
– Краеугольный камень семейной летописи. – Я хмыкнула и потянулась, чтобы забрать у подруги будущий первый том их с Митяем фотоархива. – Бери, мне не жалко, давай только фотографии вынем. Я сохраню их, возможно, получится отыскать потомков Аграфены Егоровны и Мефодия Ивановича.
Я, разумеется, не забыла про мальчика Тишку, которого хотела найти. Мы с подружкой перелистали альбом, аккуратно вынимая из окошек фотографии, заботливо переложенные похрустывающей полупрозрачной бумагой вроде кальки.
