– Родился мальчик, и Маня сообщила об этом его отцу – я думаю, они с Андреем переписывались. А потом Маня заболела, умерла, ее тетка продала дом и увезла ребенка, но обо всем этом Соколов уже не знал. Писем-то больше не было…
Лизка ахнула:
– Как в кино!
– Даже интереснее, – сказала я. – И вот Соколов отсидел свои два года, вышел на волю и первым делом рванул сюда, в Пеструхино. К любимой женщине и своему сыну!
– А вместо них его встретила наша Ляся со своей шваброй! – узнал знакомый сюжет Митяй.
– Ах, если бы только Ляся! – вздохнула я. – Андрея заметил Семен, узнал, и… тут я только примерно представляю, как все было… увидев, как соперник, его заклятый враг нагло топает по огороду, Семен, обуреваемый ревностью, ненавистью, злостью – не знаю, чем еще, – решил его добить, а заодно решить наконец вопрос с шишаком, который ему уже очень давно хотелось продать, да бабушка не позволяла.
– То есть это ты свистнул бабкин шишак, а свалил на Андрюху? – Митяй посмотрел на друга и сокрушенно покачал головой. – Ну, Сема… Не ожидал я от тебя…
– Я и сам не ожидал, – глухо сказал сосед. – Как увидел его, Андрюху этого, будто потемнело у меня в голове. Вроде только что у окна стоял, вглядывался, что за хмырь по огороду чешет, как по бульвару, и вот уже несу короб с шишаком под курткой, как вор… Вор и есть, ваша правда.
– Вообще-то вам ничто не мешало, осознав содеянное, вернуть шишак на место! – назидательно сказала Лизка. – Бабушка ваша этого даже не заметила бы, она ведь и не знала, что шишак пропал. А полиции можно было сказать, что старушка беспамятная сама коробку с убором в другое место переложила, а вы ее искали-искали и нашли.
– А деньги? – возразила я подруге. – Семену деньги нужны были. На благое, кстати, дело – лечение бабушки. Ну, и на разные другие надобности – двух миллионов-то много на что хватит…
– А Епифанов нам говорил, что шишак Евдокии Буряковой стоит три миллиона, – припомнила Лизка.
Она дружит с цифрами, ее не проведешь.
– Так три миллиона – это если шишак не ворованный, – объяснил ей Митяй.
– Эх, Сема, Сема, – начала старуха.
– Погодите, это еще не все, – остановила ее я. – Семен еще кое-что гадкое сделал. Он съездил в город и подбросил Соколову пару бусин с жемчужного шишака. Вы их в замочную скважину пропихнули, я правильно понимаю? – обратилась я к соседу.
Он не ответил. Я решила, что молчание – знак согласия, и продолжила:
– Семена, кстати, под дверью квартиры Андрея старушка-соседка увидела, запомнила и описала как неприметного бородатого мужика. А я-то знала, что Семен уже побрился – он еще до визита под дверь к Соколову успел показаться безбородым и мне, и Митяю. Я только сегодня поняла, что он использовал фальшивую бороду – ту, накладную, в которой когда-то Толстого играл…
– Но я, прошу заметить, жемчуг Андрюхе подбросил, а ментам его сдавать не стал! – перебил меня сосед.
– Не ментам, а полицейским, – поправил Митяй.
– А чего ж не стали? Передумали? – полюбопытствовала Лизка.
– Ну, типа опомнился, – буркнул Семен. – Подумал – зачем это я? Мани нет, ее не вернешь, Андрюхе я и так уже отомстил, он два года отсидел, чего еще? Хватит, пожалуй.
– Или вы так захлопотались с нелегальной продажей шишака, что просто позабыли настучать на Андрея, – предположила я.
И тут же была наказана за злословие и язвительность – Митяй ехидно заметил:
– Но нашелся тот, кто сдал беднягу Соколова и без Семена, да, Лясь? Вернее, не тот, а та.
Я осеклась и покраснела. Вот правильно говорят: не судите – и не судимы будете!
Лизка, верная подруга, поглядев на меня с жалостью, открыла и снова закрыла рот. Хотела, видимо, что-то сказать, чтобы отвлечь от меня внимание, но не нашлась… А, нет, нашлась!
– Слушайте, я вот не поняла, как так вышло, что все найденные жемчужины оказались не природными, а культивированными, с ядрышками?
– Чего? – удивился Семен и непонимающе захлопал глазами.
– Откуда они были, те неправильные жемчужины, если не из шишака? – уточнила свой вопрос подруга и тоже взвихрила воздух ресницами.
Тут вдруг снова затряслась, как отбойный молоток, притихшая было баба Дуся. Ей опять предложили водички, и она снова отказалась и поманила узловатым пальцем внука, а когда он подался к ней, спросила:
– А помнишь, Сема, Ольку, мою двоюродную внучку, младшенькую Ирки, сестры моей?
– Ту бирючку, что у нас почти два месяца гостила и из светелки своей почти не выходила никуда – ни в кино, ни на танцы? – Семен гримасой показал, что воспоминанием о нелюдимой Ольке не дорожит.
– Олька в Торопце живет, – объяснила старуха. – На комбинате работает, где народные промыслы восстанавливают. Специальное училище закончила, колледж по-нонешнему. И как раз у нас, в светелке сидючи, она свою дипломную работу делала.
– Из жемчуга?! – догадалась я.
– А ты смышленая, – похвалила меня бабка. – Может, если за дурня моего выйдешь, хотя бы правнуки у меня не безмозглые будут.
– Бабуля! – возмутился Семен.
– Что бабуля? Я уже сколько лет бабуля! – Старуха завозилась было, опять попыталась подняться, но махнула рукой. – Ну-ка, Сема, принеси мой сундук.
– Зачем?
– За надом! Тащи, я сказала! – Бабка пристукнула в пол клюкой.
Семен поднялся, вышел из кухни и вскоре вернулся с деревянным ящиком размером со средний чемодан.
– Тут у меня все для рукоделия. – Старуха ласково погладила выгнутую крышку поставленного у ее ног сундука и откинула ее.
Мы с Лизкой – любопытные Варвары! – чуть не треснулись лбами, разом сунувшись посмотреть, что в ящике. Там было много всего. Коробочки бумажные и жестяные, пакетики, мешочки и узелки – все ужасно интересное, шуршащее и гремящее, снабженное, что характерно, старательно выписанными номерами – наверняка присутствующими и в просторной бумаге, приклеенной изнутри к сундучной крышке. Я подумала, что знаю теперь, от кого Семен Буряков унаследовал тягу к аккуратному складированию и систематизации барахлишка.
– Вынимай, вынимай, – поторопила баба Дуся Лизку.
Та успела достать из сундука пару старинных жестянок и теперь трясла ими, как погремушками, по звуку пытаясь угадать содержимое. По-моему, в банке из-под монпасье были иголки, а в коробке от чая – пуговицы. Я потеснила подругу у сундука с сокровищами, и в четыре руки мы перегрузили его содержимое на половичок.
– Доставайте уже, – разрешила старуха, когда на дне осталась только картонная коробка с логотипом всемирно известной фирмы – производителя спортивной обуви.
– Адидас, адидас, и чего ты нам припас? – пробормотала я.
У меня, как я уже говорила, от волнения всегда недержание словес начинается.
