Где-то рядом продолжали весело бубнить. Я узнала мелодичный голос Машеньки и окончательно пришла в себя и одновременно в ярость.
Убью заразу! Заставила меня пережить худшие минуты, а может, часы, если вообще не годы жизни! Сколько нервов и здоровья отнял у меня этот полет? Не удивлюсь, если я выйду отсюда… кстати, где я?.. седой развалиной.
Я разлепила ресницы и первым делом поднесла к глазам безобразно разлохматившуюся косу – на проверку. Ранней седины не увидела, чуть успокоилась и почти нормальным голосом позвала:
– Эй, вы! Покажитесь, я буду вас бить!
– О, вот и наша спящая красавица пробудилась! – фальшиво обрадовалась Машенька. – Всю дорогу проспала, как ангелочек! Еще бы – прямо с неба спустилась!
Шутка вызвала смех (не мой), что-то щелкнуло, и под боком у меня образовалось пустое пространство.
«Открылась автомобильная дверь, мэм», – тоном английского дворецкого возвестил мой внутренний голос.
Я свесила за борт одну ногу, вторую, потом выбралась вся целиком и оказалась в кругу родных и близких.
У машины, болтая и весело скалясь, стояли Маша с Федей, папуля с мамулей, Денис с Барклаем и Трошкина с Кимкой.
«Всякой твари по паре, мэм», – важно изрек мой внутренний Бэрримор. Его мне тоже захотелось убить.
При виде меня смешки и разговоры стихли, только мамуля не смолчала и заметила:
– О! Именно так я представляла себе восставшего Дракулу!
Я ощерила клыки.
– А против кого он восставал? – заинтересовалась экс-отличница Трошкина, заподозрив пробел в своем знании истории.
– Против кого вставал, того и кусал, – ответила мамуля и слегка попятилась. – Друзья, мне кажется, Дюшу сейчас лучше не трогать.
– Милая, ты порядке? – не внял хорошему совету Денис.
– В боевом порядке! – Папа, опытный кадр, дернул моего неразумного милого за плечо и умиротворяюще заговорил, зажурчал, утекая сам и уводя остальных: – А пойдемте пить чай, у меня готов пирог с малиной и ревенем…
И я осталась одна. Без противника, союзников, зрителей.
Без надежды найти поддержку и понимание, снискать сочувствие и получить утешение.
Хотя, конечно, малиновый пирог…
Я захлопнула дверцу джипа и заторопилась во двор.
Без поддержки и понимания я как-нибудь обойдусь, а вот без чая с пирогом – нет, они мне жизненно необходимы!
За чаем в лучших светских традициях беседовали о погоде и природе. Мой внутренний Бэрримор, убедившись, что скандала в благородном семействе не случилось, успокоенно удалился. Я тоже выразила желание откланяться, как только кончился пирог. Мне хотелось прилечь.
– Приходи потом к нам, – подмигнула мне Машенька. – Посмотрим фото и видео.
– Сегодня без меня, – отговорилась я. – Так будет лучше.
Я не добавила, что лучше будет не только для меня, но и для Машеньки с Федей, которые не закончат жизнь раньше времени и в муках.
Я определенно чувствовала, что просмотр видеозаписей с той камеры гоупро, которая венчала в полете мою во всех смыслах буйную голову, заставит восстать и Дракулу, и Джека-потрошителя, и студента Раскольникова с боевым топором, так что в смертельной опасности рядом со мной окажутся все от мала до велика, не исключая старушек. А баба Катя, пустившая на постой пару гнусных личностей, в чем виновата?
Я ушла к себе. В комнате было тихо – Денис отправился гулять с Барклаем. Я прилегла отдохнуть, но вспомнила про клад под кроватью и полезла его проверять. Пляжной сумки с сокровищем на месте не было. Встревоженная, я встала и побрела к соседям – Зяме и Алке.
Они в одежде и обуви лежали на своем двуспальном диване, и вид у них был такой обессиленный и обескровленный, словно все эти разговоры про вампиров имели под собой реальные основания, и в кроватке, красиво занавешенной от комаров тюлем, дрых не просто младенец, а новое воплощение легендарного владыки Трансильвании!
Опасливо покосившись на детскую кроватку – складки тюля шевелились, надеюсь, от сквозняка, – я потрясла Зяму за плечо, и он слабо застонал, открывая глаза. Трошкина, похожая на марионетку с обрезанными веревочками, даже не шелохнулась.
– Где деньги, Зин? – в мамулином стиле – цитатой – конспиративно поинтересовалась я.
– В кошельке? – предположил братец, явно не понимая, чего я от него хочу.
– В кошелке! – напомнила я. – Моя пляжная сумка из-под кровати исчезла!
– А-а-а, ты об этом. – По тону чувствовалось, что «это» Зяму сейчас совершенно не волнует. – Мы с Алкой ее перепрятали. Дай поспать, а?
– Куда вы ее перепрятали?
– Туда…
Не конкретизируя, Зяма плотно смежил веки и снова замер, как неживой. Чур меня, не буду обзаводиться младенцем, пока не заработаю на круглосуточную няню…
Часа через два – я уже благополучно отчалила в объятия Морфея – пробудившийся Зяма вспомнил, что не дал мне внятного ответа на сакраментальный вопрос про деньги, и явился исправить это упущение. В ночной тиши, нарушаемой только легким майорским храпом, он подкрался к нашему ложу, мстительно потряс меня за плечо и нашептал, сонной, мне в ухо:
– Идем, покажу, где они.
– Кто? – Спросонья я тупила.
Братцу это явно импонировало:
– Кони в пальто.
– Какие еще кони?
– Привередливые.
– Ты издеваешься? – сердитым шепотом предположила я.
Зяма энергично кивнул. Глаза его смеялись, но морда была серьезная-пресерьезная. Чисто конь в пальто! Ва-ажный.
Я встала, привычно доукомплектовала минималистичный спальный наряд просторной футболкой Дениса, сунула ноги в шлепанцы и вышла вниз за братцем во двор.
Там, размеренно встряхивая крупный сверток, стояла Трошкина. Деловитость и выверенность ее движений наводили на мысль о каком-то технологическом процессе вроде промывания золотоносной руды, но вместо сита с самородками она держала в руках спеленутого младенеца.
– Только не говорите, что спрятали клад в подгузнике, – попросила я.
– До этого мы не додумались, – с сожалением ответил Зяма.
– Но мы нашли другое хорошее место. Идем покажем. – Трошкина, потряхивая потомка, пошла к калитке.
– Надеюсь, все помнят, что вступление в концессию новых членов никак не меняет наши доли? – спросила я, намекая на незапланированное участие в секретной операции младенца.
– Ты тоже не одна, – парировал Зяма.
Я оглянулась: со двора за нами увязался Барклай.
– Пес уже доказал, что полезен!
– Кто спорит? Может, и младенец на что-то сгодится, – сговорчиво покивал братец.
