А дальше начался настоящий цирк. Майя и Мадина, к счастью находившиеся в соседнем помещении, попытались реанимировать Гришку, эффектно, но без особых результатов. Впрочем, публика все равно осталась впечатлена стараниями моих дам и немедля попыталась линчевать на месте незадачливого террориста. Пришлось даже пальнуть пару раз в воздух для того, чтобы его отбить.
Факт отбытия на небеса святого старца Григория Ефимовича Распутина с куском стекла в глазнице никого не удивил: ни гостей с хозяевами, ни жандармерию, так как разлетевшиеся зеркала побили словно шрапнелью все стены и попутно здорово посекли нигилиста, которым я успел прикрыться.
К слову, как позже стало ясно, оный бомбист оказался отпрыском приличной и уважаемой фамилии и принадлежал к какой-то дикой нелегальной ячейке таких же, как он, малахольных идиотов-студентов.
Ну а я сам… Конечно, мне и в этот раз неимоверно повезло, я остался практически цел, кроме маленького осколочка в задней стороне бедра, но вторая контузия, наложившаяся на первую, и нервное потрясение свое дело сделали…
В итоге моя женушка, очень вовремя скооперировавшаяся с царскими лейб-медиками, оперативно присланными для оказания практической помощи, категорично прописала мне жестокий постельный режим. И, похоже, надолго, так как самочувствие действительно оставляет желать лучшего.
И вот – лежу, но по мере возможности совмещаю приятное с полезным. Удалось затащить к себе в гости Гиляровского, и с ним дело пошло не так скучно. А вернее, совсем не скучно.
– И не страшно было, Александр Христианович?
– Даже не знаю, что ответить. – Я пожал плечами. – Честно говоря, Владимир Алексеевич, как-то не задумывался над этим. Злость была, дикое разочарование страной – тоже, хотя в основном чувствовал только ненависть к косоглазым. У меня словно шоры на глазах были – я видел только цель впереди, туда и несся.
Гиляровский кивнул, закрыл блокнот, воровато оглянулся, нырнул рукой за пазуху и извлек оттуда массивную фляжку.
– Ну, еще по одной, Александр Христианович, так сказать, во избавление.
– Вы меня на тот свет отправите своим пойлом… – притворно проворчал я.
– Не сумлевайтесь, Александр Христианович, сущий нектар… – Дядя Гиляй приложился к фляге, смачно крякнул и передал ее мне. – Мертвого на ноги поставит, на десяти травах настаивалась, не чета вашей иноземной дряни. Меня матушка учила ставить, а она была мастерица, каких еще поискать.
Я сделал глоток, сморщился и быстро заел самогон подсунутым айном ломтем осетрины.
Следом приложились Лука и Тайто. Пару минут мы молчали, а потом у всех на лицах дружно возникли улыбки. «Сущий нектар» дяди Гиляя, несмотря на просто ядерную крепость, оказался весьма приятным пойлом.
– Во-от, я же говорил!!! – Гиляровский ткнул пальцем в потолок и опять взялся за блокнот. – Продолжим, Александр Христианович? Что дальше было?
Я недовольно нахмурился, потому что воспоминания о сахалинской эпопее неожиданным образом оказались мне неприятны.
– Дальнейшее сопротивление могло привести только к полному уничтожению ополченцев, так как японцы быстро перебросили подкрепление. Я отправил гражданских на север, а сам с остальными ударил по Александровску, где мы захватили эсминец «Котака» и переправились на материк. По пути пустили на дно японский бронепалубник «Цусима» и пароход с пехотным батальоном.
– Невероятно… – Гиляровский покачал головой. – Матерь божья, это просто невероятно! Весь флот и армия не смогли, а вы смогли. Да вы просто былинный герой…
– Да никакой я не герой… – раздраженно бросил я. – Во время перехода погиб подпоручик Кошкин со своим отрядом, они отвлекали японцев, чтобы мы смогли пройти к Александровску. И отвлекли. Вот – герои.
– Я слышал о вас… – после недолгого молчания сказал Гиляровский. – Во Владивостоке ходили слухи, что кто-то воевал на Сахалине после заключения мирного договора, а потом вывез на японском крейсере людей на материк. Я даже сам видел этот крейсер и пытался навести справки, но, увы, не преуспел – прямых свидетелей не оказалось, а слухи, сами понимаете, разные ходили.
– Миноносца, не кресера! Кресера потопили, – влез Тайто. – Еще напиши, как япона людя жег, как насильничал и как мы япона вешать.
Но тут же заткнулся после того, как Лука показал ему кулачище.
– Тут кто хошь озвереет… – пробурчал Мудищев. – А что вешали – да, вешали извергов. Но за дело.
Гиляровский согласно кивнул ему и поинтересовался у меня:
– И как вас встретили наши?
– В тюрьму засадили, гады… – зло пробурчал Лука.
Но тоже замолчал, уже под укоризненным взглядом айна.
– Было дело, – подтвердил я. – А в тюрьме пытались убить. Но в итоге выперли из страны под другим именем. А остальной мой отряд разогнали по России под строжайшую подписку о неразглашении.
– Что-то я не удивлен, все как всегда у нас… – Гиляровский ожесточенно дернул себя за ус и выругался. – Скоты, чтоб их. Хорошо, что не упекли обратно на каторгу. Наши дуболомы могли. А что, сильно японцы зверствовали?
– Словами не описать, не сомлевайся. Есть карточки, где все эти измывательства японов… – зло пробурчал Лука. – Там такое, что в жисть не поверишь…
Дядя Гиляй вопросительно посмотрел на меня, и я кивнул Тайто. Айн вышел и через несколько минут принес конверт из плотной бумаги.
Просмотрев несколько фотографий, Гиляровский, не скрываясь, заплакал. Мы же просто молчали. А что тут скажешь? Со временем ожесточение притупилось, но я все равно не мог смотреть на эти фотографии.
Наконец он зло утер слезы рукавом тужурки и осипшим голосом заявил:
– Люди должны знать, Александр Христианович. Как есть должны знать. Нельзя такое скрывать. И вас нельзя скрывать. Но как это сделать? Власти же на дыбы встанут, ни за что не допустят. Это же для них конец, люд подымется…
– В свое время все узнают, – пообещал я. – Обязательно узнают, но в свое время.
На самом деле я не зря дал интервью Гиляровскому. Информационный вброс у нас давно запланирован, и мнение известного, можно сказать, народного писателя будет совсем нелишним для того, чтобы всколыхнуть народ. Но время для этого еще не пришло.
Гиляровский было наладился задавать еще вопросы, но тут заявилась Майя и погнала всех из комнаты обедать, а мне притащила только мисочку крепкого бульончика с половинкой вареного яйца да ломтик подсушенного хлеба.
– Да от такой кормежки меня ветром сносить будет! – бурно возмутился я. – А мне еще завтра ехать на демонстрацию катеров.
– Пил? – Майя покрутила носом, несколько раз втянула в себя в воздух и безошибочно нырнула рукой мне под подушку, куда Гиляровский успел засунуть свою фляжку. – Это что такое, Сашка?
– Побойся бога, супружница! Это лекарство…
